— В какую сторону едем? — спросил Федор.

— Вези куда хочешь, только поскорее.

Майе была знакома каждая тропинка, каждое дерево. По правую сторону оставалась круглая елань, густо заросшая тальником и молодыми березками. Оттуда доносилось щебетанье иволги. Полная луна освещала харатаевский дом, притаившийся за деревьями.

— Придержи коня, — попросила Майя. — Пусть идет медленнее. Хочу на родную елань наглядеться.

— Нас могут увидеть, — прошептал Федор.

— Если даже увидят, то никому и в голову не придет, что это я еду.

Конь, фыркая, шел по дороге медленным шагом. Майя, не отрываясь, смотрела на дом, под крышей которого родилась и выросла. В горле у нее застрял ком.

— Остановись. Хочу проститься с родными местами.

Федор натянул повод. Спешившись, ссадил с коня Майю и, держа ее за руку, пошел с ней вдоль дороги по росистой траве. Прозрачные капли росы серебрились под луной, и только озерко было темным. Видно было, как по воде от берега, уходя вдаль, пролегала белая дорожка. Это тихо плыл чирок. По западной окраине елани шелковой лентой стлался по траве дым — курились дымокуры, зажженные на скотном дворе.

Майя на ходу сорвала цветок с золотым соцветием. Посередине цветка, словно зрачок глаза, блестела капля росы. Майя понюхала цветок: он был влажным и холодным.

— Прощай, родная елань, — утирая слезы, прошептала Майя. — Вернусь ли я сюда когда-нибудь, увижу ли тебя?

Дорога поднималась на горку и через лес шла дальше, к Лючинскому наслегу. Федор вел коня за повод, не выпуская руки Майи. На горку они взошли пешком. Внизу, в густом ивняке, ворковал дикий голубь. Рассветало. В лесу защебетали птицы, где-то далеко подала голос кукушка. Майя присела на вывороченное дерево, лежащее у дороги, посмотрела на уходящую вдаль дорогу, и у нее защемило сердце: «Куда ты приведешь меня? В какую сторону свернешь?»

Федор стоял рядом, держа коня за повод. Утренняя прохлада давала о себе знать, ситцевая рубашка плохо грела Федора, и он продрог.

— Может, поедем, Майя?

Майя молча подошла к лошади. Федор поднял ее на седло.

— Я пойду пешком. — Он быстро зашагал впереди коня, чтобы согреться.

Конь, фыркая, шел за Федором, норовя обойти его и пуститься рысью.

«Уж не догадывается ли эта божья скотинка, что я беглянка? — подумала Майя, придерживая коня. — Как торопится, старается увезти меня подальше! А мать, наверно, дома тревожится, места себе не находит. Увижу ли я ее когда-нибудь?..»

Федора, шедшего впереди, занимали другие мысли: «Где я поселюсь со своей женой, во что одену ее, чем кормить буду?»

Майя, выросшая в богатой семье, не знала, как ходить оборванной, жить впроголодь, поэтому мысли об этом ее не тревожили.

Дорога извилистой лентой уходила все дальше и дальше по лиственному лесу, пробегала мимо ельника и тальника, росших на низких берегах речушек, пересекая мшистые, кочковатые болотца, затянутые густой высокой травой и касатиком, огибала большие и малые елани и кладбища, не сворачивая, проходила через пепелища некогда сгоревших усадьб.

Небо светлело. Тайга все больше и больше наполнялась птичьим щебетом. Майя никогда не слышала такого разноголосого птичьего гомона, веселого и дружного. Сидела у себя в девичьей и не знала, как по утрам поет, заливается вся тайга, и нет у той песни ни начала, ни конца.

Из-за леса показалось солнце. Какое оно яркое, огромное, — не такое, как днем. Майя ни разу не видела восхода. И как ему обрадовались жаворонки! Они, распластав крылья, то трепыхались на одном месте, как бы греясь, оглашая воздух серебристой трелью, то вдруг падали в траву, делаясь похожими на живые комочки. Все это для Майи было ново. Что она видела у себя дома? Маленькую поскотину, на которую летом выгоняли телят? Но разве можно сравнить ее с этими просторами? Навстречу им то и дело попадались стройные березы, какие-то пышные, праздничные, высокие осины с темно-серой корой.

Дорога все дальше и дальше уводила Майю от Круглой елани. Солнце поднялось и стало припекать. По пути все реже встречались елани, дальше места пошли совсем унылые и однообразные — мшистые болотца, лесные озерки с крутыми, обрывистыми берегами. Из воды торчали белесые стволы деревьев без ветвей и листвы. Трудно стало дышать от духоты. Потревоженные комары черными тучами летали над Майей и Федором, облепляли лошадиный круп. Федор отломил березовую ветку и стал обмахиваться. Чем выше поднималось солнце, тем назойливее становилась мошкара. К счастью, показалась старая, покосившаяся юрта, приютившаяся у дороги. Федор свернул к юрте и подъехал к ней с наветренной стороны, где почти не было деревьев. Тут комаров было меньше.

— Остановимся здесь, передохнем, а потом поедем дальше, — сказал Федер.

— Юрта нежилая. Может, набредем на селение? — Майе хотелось лечь на ороне, в хорошую постель, отдохнуть как следует и хорошо подкрепиться на дорогу.

— До селения далеко, — ответил Федор и помог Майе слезть с лошади. Он расседлал коня, спутал его и пустил в высокую сочную траву, росшую вокруг юрты.

Федор вошел в юрту. Погнившие стены ее были все в щелях и насквозь просвечивали. Печка развалена. В юрте побывали не только люди, но и скот, оставивший свой помет. Назойливо гудели комары, садясь на лицо, шею, руки.