— Шеф, ну чё? — прошептал тихо лязгающий бронёй Никитин.

— Тс-с, — прошипел я в ответ.

— Евгений Тимофеевич, — донёсся голос Баранова, который решился догнать нас. Вот неймётся же ему.

— Вы можете оба потише? — процедил сквозь зубы я, заставив моих спутников замолкнуть. А потом мы обогнули заросли невысокого ивняка и вышли к берегу. Тот бы глинистый, с глубокими отметинами следов приходивших на водопой коров. Лезть в такую кашу не было ни желания, ни смысла.

— Значится так, — протянул я, глядя на медленнотекущую воду неширокой речушки, поросшей кое-где камышами. — Сашка стоит здесь и ждёт сигнала.

— Типа, тактический резерв? — тут же уточнил Никитин, заставив меня вздохнуть, а штабс-капитана усмехнуться.

— Да. А вы, пойдёте направо, не более, чем на сто метров. Я налево. Таким образом, мы сможем охватить большую площадь.

— А барышни? — осведомился полицейский.

— Нечего им в грязь лезть. Сами управимся.

Но двинуться в заданном направлении не пришлось, рядом сильно хлопнуло, и со стороны реки послышался громкий всплеск, словно что-то рухнуло с небольшой высоты в воду.

Обернувшись, я увидел волны, расходящиеся от места падения, а секунду спустя над речкой пронёсся шумный кашель, смешавшийся с барахтаньем. Над мутными от поднятой грязи волнами то появлялись, то исчезали человеческие голова и руки. Недолго думая, я бросился вперёд, и сразу увяз до середины голени в чавкающем под ногами глиняном берегу, отчего пришлось приложить усилие, чтоб добраться до воды, не потеряв обуви, но и там лучше не стало. Дно речушки было совсем уж вязким от ила.

Вопреки ожиданиям отправиться вплавь, вода была мне только лишь по пояс. Речка сама по себе неширокая, и до попаданца я добрался быстро, подхватив под мышки горемыку, потерявшего пространственное ощущение и совершенно грязного до невозможности узнать, кем он являлся. Но вытянуть его удалось не сразу, что-то мешало. Я даже сперва испугался, что человек при перемещении совместился в пространстве с корягой. Впрочем, это была глупость, в воздухе коряги не летают, а человек упал с высоты.

После изрядных усилий дело пошло, и я, поднимая грязные волны и брызги, вышел на берег, где чуть не поскользнулся и не рухнул на свою ношу. И благо, что попаданец весил немного.

Выйдя из реки, я упал на колени в мокрую траву. С одежды тёк мутный поток, мыслей в голове не было, и до усталого рассудка не сразу дошло, что с берега о чём-то наперебой кричат. Вскоре ко мне подбежал Никитин, и потряс за плечо.

— Шеф, — взволнованно произнёс он. — Гляньте!

Я сделал глубокий вдох, повернул голову, и тихо выругался. На берег выползало нечто. Огромная ажурная и стеклянистая раковина с торчащими в разные стороны тонкими шипами и длинные полупрозрачные тентакли, которыми тварь слепо ощупывала землю перед собой, делали создание похожей на смесь морского ежа и осьминога. Тварь, внутри которой просвечивали бьющиеся сердца и пульсирующие пузыри, имела размеры большой собаки и поочерёдно выбрасывала вперёд щупальца, а следом подтягивала себя.

Из-за своей полупрозрачности казалось, что сущность была сродни холодцу или желе, решившему полакомиться поваром.

Я вздохнул. Конечно, было неприятно, что вместе с очередной потеряшкой к нам попала эта мерзость. Святые отцы заклеймили их ярлыком бесовских отродий и демонической заразой, а учёные мужи называли сущностями, живущими между мирами. Но никто не знал, чем они являлись на самом деле. Но по большому счёту всё равно. Твари всегда были голодны и безумны. Часто пожирали бедных потеряшек, имевших несчастье оказаться с ними в одном месте. А через месяц подыхали почти так же, как больные бешенством звери и люди — в муках и ярости.

Они всегда были разные, и нам не повезло в том, что пробой не был чистым, но повезло, что тварь не самая опасная. Порой приходилось гоняться за ними по всему городу, как это случилось с Сашкой и Настей.

— Пристрели, — протянул я на выдохе, вставая с колен.

— Не смогу, — растерянно ответил Сашка.

Я скривился и достал из кобуры наган. Подняв оружие, я шагнул к твари, выглядывая, куда лучше всадить пулю. Тем временем создание в очередной раз выбросило тентакли вперёд, приблизившись на опасно близкое расстояние. Одно из щупалец задело мою ногу и стало резво обвиваться вокруг голени.

Я поднял револьвер, прицелился и выстрелил. Тварь беззвучно задёргалась и начала втягивать отростки под раковину. Они всегда всё делали в тишине. Даже умирали. Я выстрелил ещё раз.

Свинцовая пуля калибра три линии пробила ажурный панцирь, оставив глубоко внутри след из вспененной плоти, и разорвала в клочья одно из сердец. Тварь снова задёргалась, а я выделил второе сердце и нажал на спусковой крючок. Звук выстрела отскочил эхом от деревьев, и тварь обмякла. Через час она протухнет и начнёт таять. Через день от неё не останется ничего, кроме стеклянного панциря.

Я закрыл глаза. На меня всем грузом тяжёлого дня навалилась усталость. Раны, полученные на заводе, были далеки от того, чтоб зажить, вытягивая из меня силы, а ведь ещё нужно двигаться к Огнемиле.

Рядом раздался щелчок диафрагмы фотоаппарата, и я заставил себя поглядеть на этот бренный мир. Вокруг нас столпились все, даже водитель трактора.

— Девка. Точно девка, — выкрикнул Никитин, а Ольга ещё раз щёлкнула фотографическим аппаратом, запечатлевая убитую тварь.

Передо мной действительно лежала девушка, тоненькая и светленькая, словно волосы отбеливателем чистили. На вид лет шестнадцати. Из одежды на ней было только непривычное светло-серое исподнее. И в то же время на ногах имелась уличная обувь, незнакомого фасону.