— Всё хорошо, — бормотала Настенька, глядя на немую девку в исподнем. Сперва ей хотелось обругать ту, за то, что она совсем бесстыжая. Вот не ходют в таком виде по улицам. Токмо в баню, и то сверху простыню накинуть надобно. А потом она задумалась, что девку-то, чем чёрт не шутит, могло из постели и выдрать, а потом швырнуть незнамо куды. — Всё хорошо. Всё образумится.

Девка совсем не слушала, и только сидела, обхватив себя руками, совсем понурая. Даже красные от слёз глаза были совсем пусты, как у Гришки-звонаря, которого апоплексический удар хватил тем летом. Гришка совсем плох сделался и даже разговаривать разучился. Может быть, и эта дурёха после удара?

Когда бой смолк, Настя не сразу поняла. Просто грохотнуло сильно, а потом перестали стрелять. Но всё ещё слышались крики раненого бойца, только уже ослабевшие и часто переходящие в громкий стон.

Настя быстро оглянулась, убедившись, что опасности нет, и хотела было уже спрыгнуть с телеги и помочь раненому, но застыла. Все смотрели туда, где взрывом в клочья разнесло тех выродков. Все напряжённо вглядывались в останки людей и животины. Да, знатно разворотило, даже дырка в земле появилась, шириной как дверь. А ещё ей казалось, что эти уроды хотели не их перебить, а вот эту девку. «Ну, точно, — думала Настя, — как они в гляделки поиграли, так всё и завертелось. Выродок-то узнал немую, и чем-то она им не угодила, вот и хотели порешить её. Ну, так и есть. Я ж не дура».

Настя шмыгнула, поборов желание утереться рукой. Если нос утереть этой железякой вместо пальцев, то можно и вовсе без лица остаться. А потом она снова поглядела на раненного. Хотя к тому уже подбежал сослуживец, без… как её там Сашка назвал? Лечилкой? Да, без лечилки не обойтись.

Девушка потянула руку к Сашке, чтоб тот помог спуститься, но замерла. Из леса начали выходить странные люди. Они словно ряженые были. Все в старинных доспехах. Кто в кольчужных рубахах со шлемами, а кто просто в кожаной жилетке и с маленьким железным колпаком, круглого вида, похожий на поварёшку без ручки, только самое темечко прикрывать.

Меж тем, один из воинов был одет побогаче, да и большое зерцало на грудине поверх состоящей из бляшек брони имелось. Он достал из-за пояса пращу, вложил в неё какую-то ерундовину, а потом сноровисто крутанул и пустил снаряд.

— Барин! — сразу заголосила Настя, — Барин! Вона сзади напасть!

Вот только люди не успевали повернуться. Снаряд упал рядом с трактором и сразу вспыхнул оранжевым большим цветком, а потом из этого вороха искр вырвалось нечто, похожее на сотканного из огня медведя. Клыки и когти — как раскалённые добела гвозди. Глаза — как угли. Размытый и дёргающийся, словно языки пламени, зверь заревел в бешенстве и бросился в сторону трактора, да так резво, что глаз едва мог уследить. Тварь несколько раз ударила лапищами. От трактора брызнуло множеством искр, а на остывающем железе остались оплавленные следы когтей.

После очередного взмаха лопнул котёл, и со страшным свистом вырвался на свет божий перегретый пар, погрузив существо в белое облако. Но это не остановило чудовище, и то всё било и било. Лапы мелькали с невиданной скоростью, покуда не оторвало трактору колеса, разворотило кабину и выворотило остатки котла. И всё время края рваных дыр раскалялись докрасна, а потом медленно остывали. На всё это у огненного зверя ушло считаные мгновения. Настя один раз видела, как на курсах сестёр милосердия учебное кино быстро-быстро перематывали. Вот так же и зверь бил. А потом он вдруг сжался в яркую точку и исчез.

— Не буде мы дозволяти вас на землице нашей! И не кой не буде да разговору с конезицей, псы поганые! Промеже собай бьётеся, а още до нас идити бо хотети! — прокричал воин и плюнул под ноги.

Кто-то из разведчиков выстрелил, но вокруг воина вспыхнуло сине-зелёное сияние, и пуля с жужжанием рассерженной пчелы улетела в сторону. А воин расхохотался.

— Глупцы.

У меня сейчас не было ни малейшего настроения спорить с этим гостем из другого мира, жаждущим развязать конфликт. Хотелось врезать ему по роже,связать, и спровадить этого гостя не было никакой возможности. Он тут надолго, а может быть насовсем.

Я поглядел на дымящуюся и окружённую обломка частями тел воронку, оставшуюся после взрыва ручной безоткатной мортиры, на придавленного лошадью дозорного, к которому уже подбежали товарищи, на залёгших под изувеченной странным созданием паровой машиной тракториста и штабс-капитана. Один крестился и бормотал молитвы, другой трясущими пальцами держал маузер и пытался его перезарядить. Баранов, кажется, всю эту потустороннюю атаку матерился на чём свет стоит и стрелял в огненную тварь.

Я задумался. Мы шли для простого контакта, а получили бой с неизвестными сектантами некого Единства, и если покопаться, то наверняка можно найти те же значки с сотами и свёрнутой восьмёркой змеёй. Получили негостеприимную встречу попаданцев, и на этот раз не получится приманить их колбаской, или просто огреть кулаком под дых. Получили нечто, выходящее за пределы наших возможностей, но отступать не хотелось. Марк Люций зло хрустнул костяшками кулаков и зарычал, как зверь, а прежний Евгений Тернский поглядел на уцелевший прицеп, ища трость с электрическим ударником. «А вот герои Жуля Верна не отступили бы! И мы не должны!» Да, наверное, но тут впору достать не приключенческую книжку, а средневековый «Молот ведьм», а, то и вовсе напутствие искателю, составленное бессмертным императором Нового Рима: «Если враг слаб, напугайте его, если враг силён, узнайте его слабую сторону, и раздавите. Ваша сила бесконечна! Вы бессмертны! Ибо вы есть Рим!»

Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох, а потом посмотрел на улыбающегося мужчину с пращёй и странным стеклянным горшком, сияющим, как подсвеченный изнутри аквамарин. Пули его не возьмут, это уже проверено, но он явно боялся, раз взял защиту, намного превосходящую наши силы. Ведь пришлый ожидал стрелы, таких же вот пылающих зверюг и что-то несложное метательное, например, камней из пращи или дротиков. Он и сейчас боится, ибо видел взрыв, не уступающий мощи его оружия, но не понимал сути. А раз боится, то можно усилить его страх. А ещё можно надеяться на небольшое чудо, которое было сейчас у меня с собой. На него, и на то, что я приобрёл в этом мире, надежду на простое, но такое волшебное слово: «Авось».