Шрифт:
— Внимание! — раздался голос из громкоговорителя. Все замолчали. В этот час радиоузел сообщал, кто отличился за прошедшую неделю.
— Ишь, опять бригада Момчила!
— Это хорошо, — сказал Спас. — Но почему о нас, с Буковицы, никогда не говорят? Ребята порадуются, когда о них скажут. С большой охотой работают, не хуже ударников.
— Пусть работают, это им зачтется.
— Зачтется-то, конечно, зачтется, да обидно. Мы там на шахте совсем оторваны, на нас внимания никто не обращает.
Дурхан уже хотел уходить, но остался послушать сообщение. Когда упомянули их бригаду, он покраснел и опустил голову, хотя никто и не смотрел на него. Их часто хвалили, и он каждый раз радовался. Да и как не радоваться? Кем был Дурхан, пока не пришел на стройку? Кто о нем слыхал? Он рано остался без отца и не смог даже выучиться читать и писать. А теперь он и читать умеет, и специальность у него есть, и каждый его знает и уважает. В газетах о нем писали, даже в Советском Союзе. Но порой ему бывало очень грустно. Особенно с тех пор, как к Ивану Ушеву приехала жена. Халиме никогда бы не решилась на это. Да и мать не пустит. А он показал бы ей, где работает, рассказал бы, как он первый перекрывал реку. Пусть видит, какие чудеса они совершили.
— Киро, пора.
Киро не замечал, что Дурхан дергает его за рукав, не слышал его слов. В дверях показалась Таня. Она кого-то искала. Киро приподнялся и опять сел.
— Пошли, — повторил Дурхан.
— Иди, торопиться некуда.
— Я по часам вижу, — добродушно сказал Дурхан, удивленный поведением товарища.
— И я вижу…
Киро не договорил. Таня подошла к их столу, как всегда, пошутила:
— О, все ударники собрались. Значит, только меня недостает.
Из-за соседнего стола ее окликнули:
— Таня, ты там радиоузлом занимаешься, что же вы о нас никогда не вспомните? Разве только Момчил ударник? В эту неделю наша бригада вперед вышла.
— Лучше, если о нас не будут говорить, — отозвался другой, — а то, глядишь, сядем в лужу.
— Неправильно. Почему же сядем? А может быть, отличимся? Как знать, кому что писано?
Все засмеялись. Только Таня едва улыбнулась. С тех пор как Сиджимков накинулся на нее в кустах, она держалась настороженно. И как она не поняла с самого начала, что он за человек? А все из-за тщеславия — кинозвездой захотела стать! Пусть все видят, какая она ловкая и умелая. Мало ей, что о ней писали, что фотографии были в газетах. Нет, думала, о ней еще и фильм сделают. И, кроме того, ей льстило, что Сиджимков окончил институт. Но как знать, не было ли и это ложью? Он ведь выдавал себя за холостого, а потом она узнала, что у него есть жена. А вот Киро, такой работящий и добрый, глаз с нее не спускает, а к нему она относится свысока. Считает себя выше его…
Дедушка Гьоне был на шоссе. Он разгребал кучу песка и бросал его в сторону. Лопата была ему явно не по росту. Он поворачивался то туда, то сюда, но не спускал глаз с приближающегося рабочего. Старик приметил его еще издали: знаю, что за птица, и давно за ним следил.
Таня остановилась поговорить с Гьоне. Но он подмигнул ей — молчи. Таня сообразила, что нужно остаться. Что-то произойдет. И все же она не могла удержаться от улыбки. Свисающие брови, растрепанные усы и седые волосы, торчавшие из-под шапки, делали деда похожим на лохматого пса.
Рабочий был уже близко, котомка болталась у него за плечами. Чувствовалось, что ему хотелось бы проскользнуть незаметно. Но дедушка Гьоне остановил его.
— Что у тебя в узелке?
Крестьянин смутился на миг и отпрянул. Потом поспешил принять независимый вид.
— А тебе что за дело до этого?
— Ну, ну! Я тут и вахтер и сторож. Мне за это жалованье платят. Это моя работа — знать, кто что приносит и выносит. Давай узел, — дедушка Гьоне протянул руку.
— Не трогай меня, — закричал рабочий, — рис рассыплешь!
По дороге непрерывным потоком шли люди. Двое рабочих, несших какое-то колесо на железном шесте, остановились передохнуть.
— Ты чего буянишь? Дай человеку посмотреть. Это же его обязанность.
— Пусть смотрит! — зло ответил рабочий. — А чего там смотреть? Рису купил в магазине, несу домой.
Дедушка Гьоне заглянул в узел: в самом деле рис. Но почему так много? Он засунул руку глубже и нащупал что-то круглое. Вытащил одну за другой три электрические лампочки.
— А вот это тоже рис?
— Гляди-ка, уж чересчур крупный! — засмеялись рабочие, подняли колесо и пошли дальше.
По дороге шли еще двое, слегка покачиваясь.
— О-оставь ч-человека! — забормотал один.
— Не поддавайся, друг, — сказал другой, державшийся увереннее. — Чего пристал к человеку? — угрожающе обратился он к дедушке Гьоне. — Невидаль какая! Твои они, что ли?
— Не мои и не твои, — крикнул старик, приосанился и воткнул лопату в землю. Ее ручка доходила ему почти до шапки. — Это государственное, понимаешь? Я тут для того и поставлен, чтоб задерживать таких вот прощелыг, вроде этого.