Крис лениво поднялся с земли и пошёл вниз по склону. Он своё дело сделал. На сегодня было достаточно.

Стейн только молча посмотрел ему вслед, вспоминая один из последних дней в Регстейне, куда этот подросток никак не хотел показывать дороги.

— Нашёл?

Рогнеда, как обычно, сидела на возвышении в алтарной комнате. Иногда казалось, что она никогда её не покидает. Старые скрюченные пальцы всё так же перебирали большие деревянные бусины, а рот кривился в снисходительной улыбке.

— Нет, у людей много историй посвящены пророчествам, но ни в одном из них не упоминается ребёнок, что разрушит мир, погубив ваш народ. Вы уверены, что правильно трактовали своё видение?

Он устало прислонился спиной к холодному камню и прикрыл веки. Сил изображать почтение — не было. Весь сегодняшний день он потратил на то, чтобы выбраться на поверхность, спуститься в Вайденлес и проговорить со стариками, любящими сказки об избранных и конце света. «Конечно, им всё равно помирать скоро, чего конца света бояться-то?» — цинично подумал он тогда.

— Глупый, глупый человеческий мальчик, — раздвинув губы в фальшивой улыбке, произнесла она, — ты до сих пор не понял, что старшая из круга семи ошибаться не может?

Рогнеда грузно приподнялась с камня и опёрлась на алтарь, стараясь заглянуть Стейну в глаза. Руки задрожали, стараясь выдержать её вес.

— И как только у тебя хватает смелости сомневаться во мне?

Стейн не ответил. Он вновь вспоминал, как впервые увидел коридоры Регстейна и поразился их величественности. Тогда маленький восторженный мальчик в нём настолько обрадовался внезапно осуществившейся мечте, что уговорил любимую остаться жить здесь. И она согласилась, променяв солнечный свет на оковы. Теперь и он чувствовал себя рабом.

— Я, пожалуй, пойду. Устал очень, — он взлохматил волосы, усеянные пылью. В носу засвербело.

— Иди, мальчик, иди. И не возвращайся, покуда не исполнишь мой приказ, — ухмыльнулась старая жрица.

Он дошёл до той единственной пещеры, куда с поверхности проникал лунный свет. Не верилось, что когда-то он каждый день мог спокойно вылезать на крышу и любоваться звёздами, загадывая желание на каждую, что стремительным росчерком расцвечивала синее полотно. Сейчас же каждый выход к людям заставлял его сердце сжиматься в тугой комок и биться в районе горла, мешая дышать. Теперь, после нескольких лет жизни в Регстейне, среди своих он чувствовал себя чужим. Чужим для собственного народа. Он больше не помнил вкуса настоящей выпивки и радости от прочитанной книги. И он сам виноват во всём.

— Так и знала, что найду тебя здесь.

Тонкие белые руки обвили его, упругая небольшая грудь прижалась к спине. Напряжение стало уходить, словно кто-то невидимый спустил тетиву лука, и стрела наконец-то отправилась в долгожданный полёт, обретя свободу.

— Дочка?

— Спит, не переживай.

Тихий шёпот согревал спину дыханием. По коже побежали мурашки. Он обернулся и с головой нырнул в ледяной омут чистых голубых глаз. Омут, в котором было не страшно утонуть. Словно тысячи иголочек заплясали внутри, стоило только прикоснуться к этим прохладным бледно-розовым губам.

— Сейчас…

— Сморите на него! — она шутливо стукнула его по плечу и отстранилась. — У него дитё дома спит, а этот человек сам, как дитя, — улыбнулась она.

Он с мольбой взглянул на неё, мечтая окунуться в пряный аромат её чёрных волос, что каскадом струились по плечам, прикрывая тело под почти прозрачной сорочкой. Окунуться, потеряться, забыться хотя бы на мгновение. Не чувствовать больше беспричинной тревоги, холода, пробирающего до костей, отвращения к той, к кому нужно прислушиваться и прислуживать… И страха за дочь.

— Всё будет хорошо, вот увидишь… — прошептала она, скользя руками по его телу. Глаза хитро блеснули, пока пальчики торопливо развязывали шнуровку на рубахе, покрытой грязными разводами. Он судорожно выдохнул.

— Я…

— А теперь просто молчи, мой глупый, но такой любимый человечишка, — подразнилась она и, толкнув его на колючий сноп сена, опустилась сверху.

Вэн недоумённо поднял голову, как только первые тяжёлые капли дождя упали на землю. Небо стремительно чернело. В ушах зазвенело от внезапной давящей тишины. Листья деревьев, секунду назад ещё дремлющие в блаженном спокойствии, начал срывать сильный ветер, бросающий в глаза каждому встречному пыль с деревенских дорог.

На напряжённом лбу появилась глубокая морщинка. Только что солнце ярко озаряло вспаханные поля и птицы заливались трелями. Тем более неожиданной была перемена. Вэн привычными, отточенными движениями собрал инструменты, закинул мешок с припасами за спину и отправился домой. Видят боги, он старался. Пусть Лейв простит, но сегодня Ордену придётся обойтись без него.

Вот уже несколько месяцев они безуспешно обшаривали пещеру за пещерой, подземелье за подземельем, одни заброшенные закутки за другими. Единственным, что нашёл Вэн, был этот проклятый листочек, непонятно откуда взявшийся в обвалившейся пещере. Орден, может, и подсказал бы, что к чему, но Вэн скрыл свою находку, не обмолвившись о ней ни словом. Ему казалось, что этот листик был предназначен именно для него. Не важно, кем. Не важно, для чего… Но невидимые нити, что протянулись между двумя — крепчали с каждым днём. Давен всё чаще видел во сне маленького щуплого мальчугана, который постоянно тянул его за руку и повторял одни и те же слова: «Поторопись, мама ждёт». На этом сны всегда обрывались, оставляя после себя лишь невыносимую горечь утраты, раздирающую сердце. Он просыпался от стука сердца, набатом разрывающего виски. Просыпался с пересохшим горлом и дрожью в руках. Просыпался с одним только именем на губах. И это было имя чужачки, которая сбежала, приняв его поцелуй. Последнее, что он помнил о ней — это то, как её длинные, вечно холодные пальцы судорожно сжимали его кулон, перед тем как обнять лицо ладонями. И, может быть, именно это воспоминание и не позволяло ему расстаться с этой неожиданной находкой.