— И ты согласилась с этим? — спросила у Ирмы Лонни.

— А что мне делать, если Рудольф не хочет, — ответила Ирма.

— А если ты хочешь? Значит, он важнее, чем ты?

— Мне это все равно, — ответила Ирма.

— Тебе вправду все равно, венчаться или нет? — удивилась Лонни.

— А если ни Рудольф, ни я не верим? — спросила Ирма.

— А ты совсем ребенок! — воскликнула Лонни. — Какое тебе дело до веры? А подвенечное платье? А шлейф? А лавры? А дружки жениха? А подруги невесты? И народ, который смотрит? Это что, не говорит тебе ни о чем? Это не вера? Это больше, чем вера. Это жизнь. И если нет жизни, нет и замужества. Будь я на твоем месте, знаешь, что бы я сделала? Сказала бы очень просто: дорогой Рудольф, если ты действительно меня любишь, не можешь ли ты один раз пойти против своих убеждений, чтобы мы повенчались в церкви. Ничего не значит, что ты не веришь в бога, я тоже не верю, никто теперь не верит, а все же венчаются, потому что есть церковь, народ, орган, пастор и кистер [12] .

— К пастору домой он, пожалуй, еще пошел бы, — сказала Ирма.

— Что от этого толку? Это та же регистрация, — презрительно сказала Лонни. — Знаешь, девушка, предупреждаю тебя: если ты и до свадьбы танцуешь под его дудку, погоди, еще натерпишься.

— А ты хочешь их развести еще до того, как они поженились? — спросила тетя Анна, только что вошедшая и услышавшая устрашающие пророчества Лонни. — Ты, девушка, оставь их в покое. Самой тебе не удается выйти замуж, так не мешай другим. Ты, Ирма, не слушай, что она говорит. Было бы, конечно, лучше и пристойнее, ежели б все было по-христиански, ежели б два венчания — мирское и духовное. Ничего дурного от этого, во всяком случае, не было бы. Все-таки малость увереннее, ежели два. Правда, бог уже не помогает, как прежде, но небось маленько помогает. Все же скажу тебе, что ежели мужчина не хочет, чтобы бог ему помогал, то ты его не принуждай, женщина должна быть послушной мужу во всех делах. Лучше уж откажись сейчас от бога, чем от мужа, ведь к богу ты всегда можешь вернуться, а к мужу едва ли.

— А я скорее останусь старой девой, чем соглашусь обойтись без венчания, — твердила свое Лонни.

— Нет, дочка, для тебя главное, чтобы был автомобиль, — сказала мать.

— Автомобиль и лавровый венец, на меньшее я не согласна, — словно назло матери, сказала Лонни.

Но Ирма довольствовалась меньшим, она и так уже получила больше, чем когда-либо могла надеяться или мечтать. Рудольф снабдил ее всем, что считал необходимым. Все эти дни перед регистрацией они ходили, смотрели, заказывали, примеряли — и все, что было готово, прямиком перекочевало в их будущую квартиру, в ту самую, где их отношения были омрачены обманами и ложью. Но Ирма все это уже забыла, или у нее теперь было обо всем совершенно другое понятие: обман и ложь были оттого, что была любовь, а то какой же был смысл Рудольфу обманывать ее, Ирму. Так думала Ирма теперь.

Ей хотелось только одного: прийти в свое прежнее или будущее обиталище и оглядеться там, оглядеться совсем другими глазами, чем когда она там жила.

К тому же она хотела увидеть и потрогать все то, что было там собрано в эти дни; в глубине души у нее таилась какая-то догадка, что там может оказаться много такого, чего ее глаза еще не видели. Но Рудольф был неумолим.

— Ты слышала, что сказала твоя двоюродная сестра, — сказал он Ирме. — Женихи не ходят с посторонними дамами в кабинет, а тем более в квартиру.

— Но я же не посторонняя, — возразила Ирма.

— Ты, значит, хочешь, чтобы я, жених, ходил со знакомыми дамами в квартиру, где думаю начать свою супружескую жизнь?

— Я же твоя будущая жена, — сказала Ирма, словно ничего не понимая.

— Ах, ты сама требуешь от меня, чтобы я, так сказать, формально со своей будущей женой и до замужества нарушал супружескую верность? — спросил Рудольф.

— Значит, ты боишься людских пересудов? — спросила Ирма.

— Нет, дорогая, — отвечал Рудольф, — я уже сказал тебе, кого я боюсь: только тебя, потому что ты для меня самая опасная женщина в мире.

— Зачем ты так соблазняешь меня? — спросила Ирма как бы с упреком.

— Так уж и соблазняю, — сказал Рудольф, будто передразнивая. — У меня от страха мурашки по телу бегут, а ты говоришь, что соблазняю.

— Знаешь, дорогой, извини меня, но я частенько не понимаю тебя, вот и сейчас тоже. Что за страх у тебя или чего ты боишься, просто не понимаю тебя, — сказала Ирма.

— Знаешь, милая, извини меня тоже, что я скажу тебе о том, о чем надо бы, пожалуй, молчать. Понимаешь: я боюсь супружества, вернее — боюсь супружества с тобою.

— А зачем же ты женишься? — спросила Ирма, будто все было просто и для нее и для Рудольфа.

— Я хочу — и все. И чтобы отнять у себя возможность сделать обратный ход, я и затеял такие большие приготовления, чтобы нельзя было уже не выполнить своего желания. Тебе, конечно, нужно было кое-что приобрести, но едва ли столь много и так скоро, как мы об этом позаботились. Ты молода и неопытна в этих делах, но не показалось ли тебе, что в эти дни мы немножко переборщили? Все эти покупки, кино, кафе, концерты, пирожные и кофе с ликером или без него? Хотя бы эта сумма денег, которую я тебе вначале дал?..

— Да, это мне казалось действительно странным, — сказала Ирма, и в груди у нее забилось сердце как бы в предчувствии чего-то непоправимого. — Я не могла ничего поделать. Покупала, покупала и никак не могла все истратить. Ломала голову, что же еще купить, но ничего не сумела придумать. Для кого другого этих денег, пожалуй, не хватило бы, а для меня их было ужасно много, у меня их никогда не было, и я не умела с ними обращаться. Сердце болело, что я, видно, выбрала слишком дешевые вещи и тебе они совсем не понравятся, ведь ты хотел, чтобы я купила самые дорогие, потому и дал мне такую сумму.