И он почтительно взял Ирму за руку, провел ее по комнате и остановился перед зеркалом, словно хотел показать ей самой, какие странные одежды покрывают ее молодое тело. Но, заметив, как тяжело дышит жена в своих белых туфлях, он отвел ее за руку в другую комнату. Там он стал лихорадочно что-то искать в свертках и коробках, пока не нашел какую-то длинную сорочку и натянул ее на Ирму. Потом он отыскал длинный мягкий широкий халат и надел его поверх сорочки. И снова повел Ирму к зеркалу. Увидев себя в таком одеянии, Ирма упала на шею мужа и сказала с упреком:

— Эту радость надо было оставить на завтра.

— Радость пусть и останется на завтра, а сегодня просто позабавимся… — ответил Рудольф и снова отвел Ирму в другую комнату, где снял с нее халат, а потом и сорочку, будто они недостойны были покрывать молодую богиню.

— Ты простудишь меня, — сказала богиня, которую уже смешила вся эта канитель. Она уже не дышала так часто, и глаза ее глядели с улыбкой.

— Ничего не поделаешь, милая, ничего не поделаешь, — сказал Рудольф серьезно и заботливо, не показывая и виду, что замечает все. — С самого начала ты должна привыкнуть к тому, что супружество вовсе не шутка.

И он снова рылся и копошился в коробках и свертках, пока не нашел какое-то странное мальчишеское одеяние, которое Ирма никогда еще не трогала, разве что видела, да и то в кино, — и принялся одевать в него Ирму. Но вдруг перестал: ему пришло в голову, что не может он наряжать свою жену, пока не расцеловал ее. И он принялся целовать ее, так что у нее в голове все перемешалось и она упала обессиленная ему на руки. Рудольф только тут как бы пробудился от угара, он усадил жену на диван и стал одевать ее в этот странный наряд. Потом взял ее на руки, отнес в другую комнату и поставил как куклу со слабыми руками и ногами перед зеркалом, чтобы можно было смотреть и любоваться.

— Ну вот, милая, — сказал он, целуя, — только теперь можно спрятаться под одеялом.

И он сдвинул на постели одеяло, усадил Ирму, снял с ее ног белые туфли и поцеловал. Рудольф укрыл ее одеялом. Но когда Ирма подумала, что теперь сумасбродству и озорству пришел конец, что Рудольф ляжет в свою постель, что стоит рядом с постелью Ирмы, — она снова ошиблась. Рудольф вскоре появился в таком же костюме, какой он напялил на Ирму, но в свою постель он не лег. Принялся целовать Ирму с таким жаром, словно увидел ее сегодня в первый раз.

— Хватит на сегодня, — взмолилась Ирма.

— Нет, дорогая, не хватит, — отвечал он.

— А если ты очень любишь, разве не хватит?

— Именно потому и не хватит. Для любви хватает только любви.

— А если я очень прошу, что на сегодня хватит?

— Не проси, милая, я прошу, не проси, если сильно любишь, — взволнованно сказал Рудольф.

— Оставим остальную любовь на завтра.

— Завтра будет новая любовь, если будет новый день, и когда у бога не останется больше дней, нам хватит ночей. Так-то обстоят дела с любовью, милая, — горячо говорил Рудольф.

Ирма ничего не сказала, она доверилась мужу. Будто стала маленьким ребенком, которого укладывают спать и будят, гладят по головке и ласкают, лелеют и целуют. Она снова ощутила, как муж снимал с нее одеяния, которые сам с таким старанием церемонно надевал на нее. Как будто вместо них у него есть для нее более красивые и дорогие, более изящные и мягкие, тонкие и нежные — такие нежные и тонкие, что не мешают целовать.

Слова Рудольфа, которые он сказал Ирме в первом любовном чаду, как видно, исполнялись: пришли новые дни, пришла и новая любовь. И когда дней не хватало, прихватывали ночи, и напротив — когда ночи не были достаточно длинны, прихватывали дни. Бог определил для их любви свои самые долгие ночи, и когда их не хватало, бог не в силах был чем-нибудь помочь. Но он совсем не удивлялся, что его самые долгие ночи не были достаточно долгими, он знал издавна, что человек в неутолимой любви, как в гневе и вражде. Человек как песочные часы, которые не могут остановиться, пока не опустеют, и тогда, бог, возьми и поверни их другим концом, если хочешь, чтобы песочные часы снова пошли.

Однако эти божьи песочные часы — Ирма и Рудольф — шли только своею силой, и богу оставалось лишь посылать ночи и дни, дни и ночи, и все поочередно, чтобы была и перемена, а не только любовь. Были забыты еда и питье, мир и люди, были забыты одежда и одеяния, — как бы прекрасны и красивы они ни были, человек сам и его любовь куда прекраснее и красивее.

Ирма никогда не могла себе представить, что станет для кого-то такою красивой и милой, какой она сейчас себя чувствовала. Только теперь она стала понимать, как был прав Рудольф, когда он лгал ей, обманывал ее с самого начала, и она волей-неволей пришла к решению, что, честно говоря, Рудольф вовсе и не лгал и не обманывал, а только любил, любил по-своему, пока Ирма не научила его любить по-настоящему.