наперед. Так кажется потому, что наши корабли летят быстрее. Вот уже видны

головные машины строя. Еще минута — и мы их обгоним!

Но этой-то столь нужной минуты нам как раз и не хватило. Мы так и прошли

над Тушинским аэродромом — в узком промежутке между заполненным

москвичами летным полем и летящей над нами армадой двухмоторных

самолетов.

— Это новый, еще не описанный в уставах вид авиационного строя: строй

бутербродом, — съязвил кто-то из нашего экипажа, когда, миновав Тушино, мы

немного отдышались.

Но, вернувшись на свой аэродром, мы узнали, что, как говорится, «произвели

впечатление». Наше необычное появление оказалось, с чисто зрелищной точки

зрения, даже эффектным. В общем, нас причислили к категории победителей, судить каковых не принято.

Бывает, оказывается, и так, что даже наши ошибки оборачиваются нам же на

пользу.

209

ИСПЫТАНИЯ „ТУ-ЧЕТВЕРТЫХ" ПРОДОЛЖАЮТСЯ

Парад прошел. Опять начались так называемые трудовые будни. Говорю «так

называемые» потому, что будни эти отнюдь не были серы и однообразны, Во

всяком случае, сюрпризов они преподносили значительно больше, чем хотелось

бы. Не заставило себя ждать и первое серьезное происшествие на «Ту-четвертом».

Всего за несколько дней до него с завода прилетела «четверка», пилотируемая летчиком-испытателем В. П. Маруновым. Но едва успели мы

обрадоваться, что нас уже четверо, как нас снова стало только трое.. Получилось

это так. Васильченко на «тройке» гнал площадку: обычную, тихую, невинную

площадку, даже не на максимальном режиме работы двигателей. Показания всех

приборов были в полном ажуре.

Внезапно эта идиллия нарушилась сообщением из кормового отсека:

— Дым и пламя из-под капота третьего мотора. Поначалу ни с мест летников, ни с поста бортинженера пожар виден не был: встречный поток воздуха относил

огненный шлейф назад. Тем не менее мотор, конечно, сразу же выключили, перекрыли подачу бензина, пустили в ход противопожарную систему — словом, приняли все меры для ликвидации огня.

Самолет со снижением шел к своему аэродрому из дальнего края

испытательной зоны, где, как назло, его застигло происшествие.

— В корме! Как там дела? — спросил Васильченко.

Ответ был неутешителен:

— Пламя увеличивается.. До самого хвоста язык. . До хвоста — это добрых

два десятка метров! Ничего не скажешь: пожар полноценный. .

Еще минута — и в СПУ раздался голос бортинженера Николая Филизона:

— Вот теперь видно..

Доступная взору бортинженера передняя часть мотора, обычно глубоко

затененная окружающим ее ка-

210

потом, светилась мрачным, бордово-красным светом, словно только что отлитая

из расплавленного металла. Командир корабля подумал о многих тоннах бензина

в крыльевых — прямо за горящим мотором — баках, наглядно представил себе, как все эти тонны [(что весьма вероятно) взорвутся, и, вздохнув, дал команду:

— Бортинженеру — разгерметизировать машину. В носовой и кормовой

кабинах — открыть люк и дверку. Всему экипажу — покинуть самолет!

И тут же, обернувшись к бортинженеру, бросил на него весьма сложный

взгляд, значение которого, если выразить словами, звучало бы приблизительно

так: «В сущности, и тебе, Коля, надо бы прыгать.. Тут в ближайшее время может

так рвануть, что от нас только разрозненные молекулы останутся. . Но я сам еще

немного погожу.. А без тебя мне как без рук. . Мне ведь даже этот подлец —

третий мотор — толком не виден. Конечно, смотри сам, но, может быть. .»

И сколь, казалось бы, ни сложно было расшифровать значение этого взгляда, Филизон все понял сразу. Он ничего не стал говорить по СПУ, дабы не «вносить

элементов дискуссии» в выполнение общей команды, но когда кто-то из

готовящихся к прыжку соседей спросил его:

— А ты что же? — кратко буркнул в ответ:

— Никуда я не пойду..

Особенно неприятно было прыгать находившимся в кормовой кабине.

Бушевавшее теперь уже вовсю пламя лизало фюзеляж как раз в том месте, где

была расположена дверка. Инженер-наблюдатель, первым сунувшийся было к

ней, тут же отпрянул назад: прыгать приходилось прямо в огонь!.