— Там дождь, господин Руперт? — заметив мокрые следы на рубашке, спросила Мари.

— Моросит немного, — Свивер поднялся по лестнице и направился в одну из гостевых, даже не взглянув на Мари.

— Нужно будет взять зонт.

Он совсем не походил на брата: тощий очкарик с небрежно уложенными волосами. И одевался он как-то броско: тёмно-фиолетовые брюки и такой же жилет в ярко-оранжевую клетку поверх белой рубахи.

Мари бросила взгляд на кабинет и, мотнув головой, вошла в хозяйскую спальню.

Бардо повесила зонт на перила и опёрла одну из сумок о колено, пока доставала из кармана ключи. Чуть не растеряв свёклу, она встала в полоборота к замку и кое-как воткнула ключ в скважину. Мари двумя свободными пальцами открыла скрипучую дверь, переступила порог и оказалась в крохотной, едва освещённой прихожей. Ковру под ногами было лет пятьдесят, и сколько бы Бардо его ни чистила, он по прежнему пах старым Тобби — котом, который умер, когда Мари только читать научилась. Вместо вешалки из стены торчал ряд гвоздей, а небольшое зеркальце треснуло по диагонали.

— Бабуля, я пришла!

— Здравствуй, моя девочка! — донёсся хриплый голос из маленькой комнатушки. — Иду-иду!

Мари положила сумки на старый скрипучий пол и сняла пальто.

Щурясь, в прихожую заглянула старушка. Она была сморщенной и сгорбившейся, седые волосы стояли торчком, резная деревянная трость точно когда-то принадлежала злой ведьме… Но улыбка бабушки, как всегда, оставалась самой тёплой на всём белом свете.

— Вот и ты, — протянула руки бабуля. — Поздно ты сегодня. Дела?

— Задержалась на работе, — сразу после объятий Мари направилась на кухню.

— Работа? Что за работа?

— Да так, у одного богатея в пригороде.

«Ей незачем знать подробности, — подумала Мари, доставая продукты. — Орден достаточно её вымотал».

— Я буду там ночевать, — добавила она, ставя на плиту кастрюлю с водой. — Так что и появляться буду чуть реже обычного.

— Молодой? — заинтригованно улыбнулась старушка.

— Кто? — принявшись нарезать морковь, уточнила Мари.

— Богатей из пригорода, — старушка уселась на стул, оперев подбородок о навершие трости.

— Ой, не начинай, — под нож пошла картошка. — Я там просто горничная.

— Какая ещё горничная?! — изумилась бабуля. — Ты ведь образованная! Могла бы преподавать, коль к Фредерику путь заказан.

— Я уже говорила, что в Альгриде мне преподавать нечего, — длинные очистки полетели в ведро. — Тут только технологические профессии преподают, не могу ведь я лекции о судостроении читать.

— Тогда нечего со мной возиться, ехала бы в Ваюту.

— Не-а, — Мари улыбнулась краем рта.

— Ты ходила в соцслужбу?

— Бабуль, мы ведь об этом уже говорили, — улыбка исчезла.

— Не спорь со мной, Мари! — старушка стукнула тростью о край стола. — Выбей мне место в доме престарелых и живи спокойно.

— Бабушка, ну какой дом престарелых? — Мари повернулась к бурлящей кастрюле. — Знаешь, как они там живут?

— Мне всё равно недолго осталось. Совсем уж бабка старая, скоро и вовсе по кускам разваливаться начну.

— Не говори так, ты ещё…

— Утром доктор заходил. Меня поставили в очередь на операцию.

— Вот так новость! — обрадовалась Мари. — И когда сделают?

— Не сделают. Операция стоит восемьсот тысяч.

В кастрюле бурлила вода, о подоконник стучал дождь, нож звякнул об пол.

— Как… как же… — глаза Бардо бегали по кухоньке. — Я придумаю, что-нибудь. Ссуду возьмём или, может…

— Угомонись, — махнула старушка. — Доктор говорит, что операция выиграет мне от двух до шести лет. Я достаточно пожила, нет смысла тратить такие деньги.

— Неправда. Нужно, что-то делать!

— Не надо мне тут! Не спорь со старшей, — нахмурилась бабушка. — Там письмо на столе, отнеси в почтовый ящик, как будешь уходить. Это нотариусу. Я всё на тебя переписала, эти снобы и тапок моих не увидят.

Мари подняла нож и, взяв первое, что попалось под руку, начала мелко нарезать дрожащими руками. Она тряхнула головой, и широкая прядь закрыла её лицо. Глаза начали намокать, губа подрагивала. Мари уже не могла сдерживать свои всхлипывания.