Однако в 1940 году предвидеть роль Корды было не так легко, и на его предложение Оливье с мисс Ли ответили, что не испытывают никакого желания оставаться в Америке. Через несколько недель он вновь обратился к ним, позвонив в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса. Корда сообщил, что нашел для них идеальный сюжет, глубоко трогательный и вместе с тем глубоко патриотический, — историю Нельсона и Эммы Гамильтон. Вивьен отнеслась к подобной теме скептически, Оливье по-прежнему вел разговоры о возвращении домой. Но, будучи отменным дипломатом, Корда продолжал добиваться своего. Он обещал снять фильм с максимальной скоростью, недель за шесть. Он подчеркивал, что, потеряв все свои сбережения, они получают уникальную — и, вероятно, последнюю — возможность заработать деньги на лежащее впереди смутное время и на эвакуацию в Америку детей от предыдущих браков. Последний довод их убедил.

Однако в плане Корды был один просчет. Съемки не могли начаться раньше сентября. Р. С. Шерифф, которому так и не удалось вернуться в полк, где он прослужил первую мировую войну, только что прибыл в Америку для работы над сценарием. До сих пор не было написано ни одного слова. Имея в своем распоряжении два ничем не занятых месяца, Оливье и мисс Ли решили в последний раз отдохнуть. С середины июля до начала августа они гостили у Александра Вулкотта на озере Бомосин в штате Вермонт, а затем у Кэтрин Корнелл, недалеко от побережья Массачусетса. До начала съемок оставалось еще несколько недель, и Оливье использовал это время в Голливуде для решающей попытки получить удостоверение летчика.

Он тренировался ежедневно — сначала на Кловер-филд, а по том на аэродроме Метрополитен. Ежедневно мисс Ли и Корда молились за его жизнь и готовились к худшему — не без оснований. Не будучи прирожденным пилотом, в своей донкихотской одержимости он уже разбил три учебных самолета. Все же, после месяцев, наполненных издевательствами и насмешками багрового инструктора, пронизанного армейским духом, Оливье налетал 200 часов, необходимых для получения лицензии. Из своих непрофессиональных достижений он гордился этим больше всего.

Существует старинная поговорка о матадорах: “Сражаться с быком, когда его не боишься, ничего не стоит. Не сражаться с быком, когда боишься, тоже ничего не стоит. А вот сразиться с быком, когда боишься, — это кое-что значит”. Оливье боялся, но шел сражаться. В занятия летным делом его втянул несколько лет назад Ральф Ричардсон, уговоривший взять несколько уроков в лондонском аэроклубе. Но Оливье никогда не чувствовав себя в воздухе свободно и продолжал полеты только потому, что страстно хотел сыграть в войне действительно активную роль. По иронии судьбы, его летные уроки совпали с волной оскорбительных нападок на британских граждан, укрывшихся в Америке от войны или все еще остававшихся там через год после ее начала. Их презрительно называли “унесенными поднявшимся ветром”. Некоторые на самом деле стоили того. Но многие, подобно Оливье, были незаслуженно обстреляны неразборчивым огнем.

Жестоко обошлись, например, со всеми обожаемой Грейси Филдз. Осенью 1939 года во Франции она поднимала дух Британского экспедиционного корпуса, с особенным успехом исполняя песенку “На прощанье пожелай мне счастья”. Но, когда в 1940 году в войну вступила Италия, ее муж Монти (Марио Бьянки) Бэнкс, с десяти лет живший в Америке, был тем не менее объявлен изгоем, и никто не пожелал счастья Грейси, уехавшей к нему в Соединенные Штаты. Английские газеты обвиняли ее в том, что она сбежала, прихватив с собой все свои деньги. Буквально за один день из народной любимицы она превратилась в persona non grata. Она давала концерты в Канаде и США, жертвуя сборы (достигшие, по ее подсчетам, полутора миллионов долларов) в Британский военный фонд, выступала перед войсками Британского содружества по всему миру, вернулась в Англию и пела на оборонных предприятиях. Но потребовалось много времени, чтобы преодолеть первоначальную враждебность публики.

Вся эта шумиха не слишком взволновала Оливье. Он был целиком поглощен событиями, имевшими для его жизни более личное и принципиальное значение. 28 августа пришло сообщение, что они с мисс Ли совершенно свободны и могут наконец сочетаться браком. Прождав три года и не желая откладывать свадьбу ни на миг, они собирались пожениться максимально скромно, выдержав лишь трехдневную отсрочку, которая требовалась по калифорнийскому закону после официального объявления о бракосочетании. Оливье советовался с Рональдом Колменом, поскольку тот, женясь на Бените Хьюм, сумел избежать огласки. От Колмена он узнал, что, если венчание состоится в районе Лос-Анджелеса, от прессы наверняка придется откупиться. Колмен предложил отъехать на сотню миль в Санта-Барбару и расписаться там. Можно было отметить событие у него на ранчо, а затем ускользнуть на его же яхте в свадебное путешествие. Предложение было с благодарностью принято.

Вивьен все-таки не смогла отказать себе в удовольствии собрать друзей накануне свадьбы, но действительный повод держали в таком секрете, что только Колмены понимали, ради чего они приглашены. В качестве дополнительной меры предосторожности Бенита заказала обручальное кольцо, сделав вид, будто это запасное для нее самой. Поразительно, но ничего не знал даже Гарсон Канин, бывший их соседом на Беверли-Хиллз. Вечером 30 августа Канин после ужина у Кэтрин Хепберн вел важные переговоры о съемках нового фильма. Дело шло на лад, когда позвонил Оливье. Не может ли Канин немедленно вернуться домой? Да, это очень срочно. Нет, по телефону нельзя сказать, что ему нужно. Нет, нельзя медлить ни секунды. Канин помчался к себе, готовый устроить скандал, поскольку был невероятно раздосадован тем, что внезапный отъезд прервал совещание со столь важной звездой. Дома он обнаружил Оливье и мисс Ли, которые расплывались в улыбках и, судя по всему, ожидали, что он примет участие в каком-то грандиозном розыгрыше. Но так как он не был расположен играть с ними в ”угадайку”, ему тут же сообщили: они сейчас уезжают в Санта-Барбару, чтобы пожениться. И просят его быть шафером.

”Отличная роль”, — сказал Оливье.

”Великолепная, — ответил Канин.
– Большое спасибо. Я польщен. А кто партнерша — подружка невесты? Кавалерственная дама Мэй Уитти?”

Вивьен ахнула. О подружке невесты начисто забыли. Однако Канин нашел выход, частично компенсировавший к тому же его загубленный вечер Он предложил по дороге заехать к Кэтрин Хепберн и попросить ее присоединиться к ним.

Мисс Хепберн уже спала, но любезно согласилась примкнуть к ночной поездке в Санта-Барбару. Это было странное предприятие. Они ошиблись поворотом, опаздывали; жених с невестой начали ссориться и уже обменивались пылкими замечаниями относительно того, стоит ли им вообще вступать в брак. Тем временем на ранчо у Колменов усердно потчевали напитками мирового судью, уговаривая его дождаться их приезда. Когда они наконец прибыли с опозданием на полтора часа, чиновник был трезвым лишь наполовину. Но задержка оказалась удачной, так как выяснилось, что обязательная трехдневная отсрочка истекает только в полночь. Поэтому церемония состоялась минуту спустя после колдовского часа, на обвитой розами и залитой луной террасе, в присутствии Канина и Хепберн в качестве единственных свидетелей. Колмены отправились подготовить яхту. Канин вспоминал это венчание как “предтечу театра абсурда”. Он не переставая чихал от сенной лихорадки. Мировой судья назвал жениха “Оливером”, а невесту ”Лэй”; у Вивьен он забыл взять обет, а у шафера — обручальное кольцо. Наконец, провозгласив их мужем и женой, ополоумевший судья издал дикий клич: “Бренди!”