В т о р а я ж е н а. Да, не ценили мы шаха Аббаса!..

Уходят последними.

М у б а р е к. Спасибо, всемогущий! Теперь и я могу уйти из дворца, здесь мне больше нечего делать!

Ю с и ф. Оставайся, я к тебе привык. Да и куда ты годишься, убогий! Будешь при мне!

М у б а р е к. Да продлит аллах ваши дни, мой шах. (Низко кланяется, уходит.)

Ю с и ф (Курбану). Ну, ты узнал теперь настоящую цену шаху Аббасу?

К у р б а н. Узнал, мастер!

Входит М и р з а Д ж а л и л.

М и р з а Д ж а л и л. Наши семьи с надежными провожатыми покинули страну. Сейчас они уже в безопасности.

Ю с и ф. Слава аллаху — можно работать спокойно! Что слышно из провинций?

М и р з а Д ж а л и л. В Варзаране и Гюльстане уже заложены фундаменты новых школ и караван-сараев. Зандистан что-то молчит. У меня такое впечатление, что наместники стараются изо всех сил, каждому хочется выслужиться перед новым шахом.

М у б а р е к (входя). Палач просит дозволения предстать перед вашими очами, мой шах!.. Он очень озабочен!

Ю с и ф. Заботы палача?! Это любопытно! Пусть входит!..

Мубарек ушел. Входит п а л а ч. Кланяется церемонно и униженно.

П а л а ч. Да оградит аллах от бед самого великого из всех шахов Турана! Да скатятся головы его врагов под его высочайшие ноги, а их обезглавленные тела да станут пищей для зверел и птиц! Да наполнит аллах светом сострадания к несчастным, бедным и убогим высочайшие глаза шаха. Да прольется их свет и на меня, самого убогого из убогих, самого несчастного из всех несчастных страдальцев!..

Ю с и ф. Кто же это тебя обидел, несчастного страдальца? Кто посмел не то что руку поднять, кто голос на тебя посмел повысить?!

П а л а ч. Мой шах, я тридцать лет верой и правдой служил престолу, а сейчас… я забыт, как будто меня и на свете не было! Мне не дают работы!

Ю с и ф. У нас — работы хоть отбавляй! Хочешь на прокладку дорог — ступай, хочешь мосты строить — давай, предпочитаешь колодцы рыть — милости просим! Ты, слава аллаху, здоров как бык! Курбан, дай ему работу, какую он попросит.

К у р б а н. Слушаюсь.

П а л а ч. Я тоскую по своей работеночке, да продлит аллах ваши дни, всемогущий шах. Прикажите, чтобы мне жалованье платили. Я же не виноват в том, что не работаю. Я готов хоть весь день и всю ночь… вкалывать!.. (Жест, означающий взмах топора.)

Ю с и ф. Обожди, обожди, ты чем, собственно, занимаешься?

П а л а ч (хмыкнув смущенно). Вы же знаете, всемогущий. Я… это… головки рублю тем, кого осудят!

Ю с и ф (не скрывая своего омерзения). Вот какой ты страдалец!

П а л а ч. Ваше величество, ну-ка помахайте топором весь день… он пятнадцать фунтов весит. К вечеру рука как чугунная.

Ю с и ф. Ступай вон, сукин сын! Еще пришел денег просить! Да как ты можешь при такой работеночке спокойно хлеб есть?

П а л а ч. Ремесло мое тяжелое, мой шах, ваша правда. Аппетит у меня плохой, я через силу кушаю. Рад бы совсем не кушать, да нельзя: руки ослабнут, глаза потеряют зоркость, кому такой работничек будет нужен. Топора не удержишь!

Ю с и ф. Ступай, ступай, я не хочу тебя слушать.

П а л а ч (продолжает канючить). Вы думаете, я не переживаю! Еще как переживаю! Бывают такие головы, что потом всю ночь снятся. Один осужденный юноша, помню…

Ю с и ф. Замолчи, презренный!..

П а л а ч. Но… взялся за гуж, не говори, что не дюж! Шах Аббас, да попадет его душа в рай, ценил мою работу. Приходил смотреть, как я рубаю. А уж я тогда старался. Теперь мое самое большое, самое заветное желание — угодить вам, мой шах, чтобы и вы могли испытать такое же счастье и такое же наслаждение!

Ю с и ф. Это называется наслаждение?

П а л а ч. Аппетит приходит во время еды. Стоит только начать. Потом сами будете просить: «Ну-ка, палач, отсеки голову этому негодяю!.. Этому… И этому!.. И вон тому!..» Привычка — высшая болезнь. Это не мои слова, это сам Саади сказал!..

Ю с и ф. Он еще и Саади сюда приплел! Нет у меня для тебя голов, которые нужно отрубить, понял? Нет! И не будет!

П а л а ч (оглядывая Мирзу Джалила и Курбана). Жаль! Очень жаль!.. Ну, а эти, которых вы отправили в темницу… бывшие визири… не сгодятся?