(Как не вспомнить здесь знаменитые домашние импровизации Святослава Рихтера!)

А вне музыки? К сожалению, я не могу воспроизвести здесь должным образом одно из главных свидетельств: знаменитый портрет Шопена кисти Эжена Делакруа. Но вот пара фраз из его дневников: «... он человек редкой тонкости в обращении, он самый истинный из артистов, которых я встречал /.../ человек превосходного сердца и, у меня нет нужды говорить, — ума.»

Снова Хиллер: «... я был в него влюблен /.../ Эти бледные черты, эта более чем хрупкая фигура. При этом он был гибок, как уж, а его движения были исполнены врожденного обаяния и пленительной грациозности /.../ Он был нездоров, а пребывание на чужбине очень угнетало его /.../ Он не мог жить без общества и редко бывал в одиночестве /.../ он непременно должен был иметь кого-либо из друзей рядом с собой /.../ В нем не было ни капли высокомерия, спеси, зазнайства, со всеми он был одинаков, весел, любезен, добродушен /.../ В разговоре он редко раскрывался, и то лишь перед самыми близкими...»

Ференц Лист: «... он остерегался выводить людей из круга их индивидуальности, чтобы не вводить в свой. /.../ даже в минуты сильнейшего волнения он не терял самообладания /.../ Шопен умел великодушно прощать — никаких следов злопамятства не оставалось в его сердце /.../ Его бескорыстие составляло его силу; оно создавало ему подобие крепости /.../ Не утратил юношеской наивности /.../ Никто из парижан не мог понять этого сочетания устремлений гения и чистоты желаний. Еще меньше могли постичь очарование этого врожденного благородства, этого природного изящества, этого мужественного целомудрия.»

Я привел лишь несколько высказываний хорошо знавших и любивших Шопена людей (еще бы им его не любить!), но и этого более чем достаточно, чтобы понять главное: он был одинок, одинок среди людей.

Но в моей вышеприведенной формуле («душа — гений» и так далее) значатся еще мужество и любовь. Чтобы по достоинству оценить первое, надо читать его письма; даже на краю могилы он находит в себе силы иронизировать над своим недугом, не жалуется, проявляет трогательную заботу о близких. Ну, а что касается любви... ясно, что в жизни такого человека, как Шопен, она просто не могла не занимать важнейшее место. Увы, ему не суждено было встретить такой подруги жизни, как Мендельсону или Шуману (думается, не только ему!), и в итоге любовь обернулась для него горечью разочарований и разбитых надежд, принесла ему многочисленные страдания, несомненно ускорившие его безвременную кончину. Рассказывать об этом подробнее у меня нет желания; Шопен был поэт, и уж лучше я закончу свое краткое повествование стихами.

ШЕСТЬ ПРЕЛЮДИЙ ЛЮБВИ

/Приношение Фридерику Шопену/

Скрипят ржавеющие части!

В тлетворной чаще суеты

Случается: осколок счастья

Или прекрасного черты

Сверкнут!

Но взором отупевшим Бесплотное не удержать.

Эх, конным быть бы мне — не пешим,

Как одержимому скакать

Куда глаза глядят, — быть может,

На свете есть еще простор.

А нет — разбиться у подножья

Высоких гор.

* * *

Если даже я тебя придумал,

Не возражай, пожалуйста, — смолчи;

Слова мои тем больше горячи,

Чем холодней в углу моем угрюмом.

Сиянье звезд далеких и планет

Игрою расстоянья сжато в точку

Моей душе — придумана иль нет —

Лишь ты издалека сверкнула ночью.

Но как далек и призрачен твой свет!

Боюсь, его и вовсе б не задуло, —

Летят слова, бездумно горячи.

И потому не возражай, молчи, —

Даже если я тебя придумал.

* * *

Жить ожиданьем, жить надеждой —

Надеждой, что наступит час,

Когда истлевшая одежда

Спадет сама собою с нас, —

Как это сладостно и жутко!

И ни к чему теперь гадать,

Возможно ли, что злую шутку,

Всего лишь только злую шутку