Судьба опять грозит сыграть.

Бог с нею, будем жить надеждой

При свете трепетной свечи.

И зародившуюся нежность

Лелеять бережно в ночи.

* * *

Нежность, душа непорочная,

Осени поздней цветение.

Ах, как быстро медовое лето закончилось!

В потемневшем саду поселились угрюмые тени.

Дождь с туманом старательно тушат зеленое пламя листвы.

Душно.

Розы не в силах поднять непокрытые головы.

Ночью стонут деревья, что-то шепчут кусты;

Утром спутаны травы и в слякоти золото.

Ничего, дни уйдут — но останутся темные ночи.

И надежды, и сны, и минуты забвения.

Нежность, душа непорочная! —

Осени поздней цветение.

* * *

Теперь ночами скорбно и темно.

Не стало звезд, деревьям нет покоя

От северного ветра, и порою

За ним вдогонку дождь летит —

Во тьму, в лицо, в окно!..

* * *

Благодарю тебя —

Ты мне дала так много,

Ты у меня так много отняла,

Что я, поверив было в Бога,

Теперь поверил

В силы зла.

РОБЕРТ ШУМАН

ФЛОРЕСТАН, ИЛИ ЕВСЕБИЙ

«Лучший способ говорить о музыке —

это молчать о ней.» /Флорестан/

И это написал человек, всю жизнь говоривший о музыке! Ибо знайте, Роберт Шуман, а он и есть Флорестан (да еще Евсебий в придачу), был не только великий композитор, но и выдающийся музыковед, музыкальный критик, поэт, переводчик, в общем, литератор в широком значении этого слова. Любовь к слову он, видимо, унаследовал от отца, переводчика и книгоиздателя. Еще будучи гимназистом, он помогал отцу в издании «Галереи знаменитых людей», в работе над латинским словарем, переводил на немецкий Гомера, Горация, Петрарку, Шекспира и Байрона, сочинял стихи и научно-эстетические эссе как-то: «О влиянии одиночества», «О глубоком внутреннем родстве поэзии и музыки», «О случайности и ничтожном значении посмертной славы». Ничего себе круг интересов этого юноши!

К этой теме мы еще вернемся, а сейчас мне кажется нелишним сообщить, что Шуман родился в том же 1810 году, что и Шопен, 8 июня, в провинциальном в ту пору городке Цвиккау — всего на полтора года позже Мендельсона и примерно на столько же раньше, чем Лист. Представляете, что это было за трехлетие! Видимо в самом времени носилось нечто такое, что побуждало творческую личность к кипучей и разносторонней деятельности, и Шуман был тому едва ли не самым ярким примером.

В его натуре удивительным образом уживались казалось бы несовместимые крайности: скромный и застенчивый, он был в то же время страстным публицистом и вожаком, впечатлительный мечтатель Евсебий на поверку оказывался безудержным фантазером, саркастичным и экстравагантным Флорестаном, в тихом, болезненном с ранних лет меланхолике жил дух подлинного борца. Всю жизнь он что-то организовывал: в гимназии — литературный кружок «Введение в немецкую литературу» и кружок по распространению передовых идей «Шульфербунд», в начале 30-ых годов — кружок «Новая музыкальная школа», союз Давидсбундлеров, «Новый музыкальный журнал». Он был просто одержим борьбой с косностью, пошлостью, обывательщиной — короче, с филистерством.