Ну вот, все-таки мы добрались, кажется, до самого главного: необъяснимое ощущение авторской подлинности, кого бы он ни играл. Нет ни стиля, ни темпов, ни педали — ничего, что укладывается в привычное понятие «интерпретация» — только изначальная сущность, я бы даже сказал: квинтэссенция того или иного (любого — ведь он играл всех!) великого автора. Я как-то раз неудачно выразился: «Бетховен от Рихтера»; кто-то до меня сказал: «Брамс от Рихтера», на что Терехов справедливо возразил, что Рихтер никогда не играет «от себя» — он просто сам становится Бетховеном или Брамсом. При этом мы должны понимать, что, будучи прекрасными пианистами, сами себя они в разные периоды играли по-разному.

Откуда ж этот свет из тьмы живородящей?

Не раз в труднодышащей тишине

Всесильный Дух Добра —

Столикий СВЯТОСЛАВ,

Приняв Бетховена иль Моцарта обличье,

Или Шопена, Шуберта,

(Чайковского, Рахманинова, Брамса)

А Бах! А Гендель! —

Всех не перечислишь...

Сейчас я вам все объясню, откуда берется эта рихтеровская столикость. Одного, даже наивысшего пианистического мастерства здесь недостаточно. Нужны еще:

— высочайший интеллект, всеобъемлющая эрудиция, далеко выходящая за пределы только музыкального образования, всестороннее понимание разных эпох и стилей;

— великая скромность, та самая, о которой так хорошо сказал Карел Чапек: «Твой урок задан тебе не для того, чтобы ты себя в нем проявил...» и так далее.

Вы понимаете, в чем тут дело? Немало пианистов, даже очень талантливых, возможно гениальных, которым особенно близки всего 3-4 композитора: кому-то Бах, Брамс, Бетховен, другому — Шопен, Скрябин, Рахманинов, третьему — Равель, Дебюсси. Постоянно играя всего Баха, всего Шопена, пианист их вольно или невольно как бы присваивает (зачастую достигая при этом выдающихся результатов). Но попробуйте присвоить себе десятка три гениев, творивших на протяжении трех веков — невозможно! Остается только каким-то образом воплотиться в каждого из них. А для этого необходимо обладать всеми вышеназванными качествами, которые, впрочем, можно сформулировать очень кратко: конгениальность!

Как-то мне довелось услышать по «Орфею» «Апассионату» в записи Гленна Гульда. Ну, это что-то невероятное, ошеломляющее, несомненно гениальное... Выдающийся немецкий интерпретатор Бетховена Вильгельм Кемпф считал, что бетховенские концерты проистекают из Моцарта, однако в эту концепцию не укладывались каденции, и Кемпф заменил их своими. В принципе, ничего предосудительного в этом нет, но вот вам и Бетховен от Гульда, Бетховен от Кемфа.

Подобных примеров тысячи. Отчасти даже великий Микеланджели. Очень точно, на мой взгляд, написали о нем авторы книги «Современные пианисты», Москва, 1985, Л.Григорьев и Я.Платек: «Тень трагического, какого-то неизбежного рока витает над гением Микеланджели, осеняя все, к чему прикасаются его пальцы». У Рихтера ничего подобного нет, у него «движение и дыхание музыки широкие и естественные, как природа» (снова Терехов), он «всего лишь» проводник, но ему доступны самые высокие, самые сокровенные вершины, а уж тучи над ними или солнце — это как угодно было сотворившему их божеству. (Объективности ради вынужден признать, что так было не всегда в последние годы жизни, болезнь не могла не сказаться.)

И еще одна очень важная, на мой взгляд, особенность Рихтера: для него нет второстепенных вершин; любое, даже самое маленькое произведение — багатель Бетховена, этюд или прелюдия Шопена, какие-нибудь «Блуждающие огоньки» у него действительно как явление природы, будь то океан или просто цветок. Или, может быть, ген, в котором в предельно сконцентрированном виде заложен весь Бетховен, весь Шопен или Лист! Или тереховский «портрет в барочной раме»: черты лица уже почти не видны, а рама — «драгоценный ковчег, где сохраняется Дух». Не в этом ли разгадка еще одного феномена Рихтера: едва ли не единственный из крупнейших пианистов он мог позволить себе играть на далеко не лучших инструментах, и его, опять-таки, как мало кого другого, можно слушать в архивных записях — не потому, что в «оригинале» у Рихтера было меньше пианистического волшебства, чем у Софроницкого или Шнабеля, нет, просто у него надо всем царит Дух, который только и могут сохранить эти несовершенные старые записи.

Будь я Бетховен,

Я написал бы Тридцать третью сонату,

Столь высокую духом,

Что здание ее из черно-белых плиток

Воздвигнуть было бы по силам

Лишь Вам,

Творящему из звуков Мудрость.

Рихтер никогда никого не играл целиком, на это у него были какие-то свои соображения. Я уже сетовал на отсутствие в его репертуаре двух последних концертов Бетховена. И тем не менее я утверждаю, что никому, ни Кемпфу, ни Шнабелю, не удавалось, несмотря на все их бесспорные достоинства, так передать дух Бетховена, как Рихтеру, иной раз — всего в одной багатели. Ну а что касается бетховенских сонат!.. Сошлюсь на один из отзывов Генриха Нейгауза.

— Что же сказать о концертах 10 и 12 декабря, об исполнении трех последних сонат Бетховена, об этом грандиозном триптихе, который останется «навеки» величавым памятником не только бетховенского творчества, но музыки вообще? /.../