— Ты бы стрелки на японское время перевел, а то как-то неудобно получается. Так ведь можно и свой звездный час проспать, — назидательно произнес преподобный.

После сказанного он затарился в свой бронированный “ниссан”, замаскированный под малолитражную “тойоту”, погрузив берцовые кости в обтекающее чресла сиденье. “Тойота” плавно тронулась, медленно завоевывая пространство. “Да, патриот, мне б его заботы, — подумал Очкасов. — На автомобилях отечественной сборки нынче только японцы разъезжают, к роскоши не привыкли, с ветерком не ездят, красиво жить не умеют, все-таки не нам ровня”. Он посмотрел на часы. Высказанная им мысль заняла ровно тридцать секунд. А это означало, что он заработал 643 доллара. На большую сумму его мысли не хватило. В глазах Очкасова мелькнул валютный блеск. Но никто его не увидел.

— В Гион! В Гион! — с чувством произнес Очкасов за завтраком. — Это не просто черная точка на городской карте, а необыкновенное чудо! Там суси жрут, там гейши бродят! — сымпровизировал он.

Очкасов ни на минуту не забывал, зачем они прилетели сюда. Чувство гордости за хорошее знание русской классической литературы также не покидало его.

Богдан немедленно процитировал:

Наследственность и неплохие отметки в школе с углубленным изучением дальневосточных премудростей благоприятно сказывались на кругозоре Богдана.

— Перевод Александра Аркадьевича Долина, — добавил он, уважая знание иностранных языков. В свое время он посещал факультатив по японскому, так что мог кое-как определиться на местности, но для серьезного разговора пятерки в аттестате явно не хватало. Потому беседовать приходилось по преимуществу с Очкасовым. Даже на явно завышенные для того темы.

— Да, грустное стихотворение. А что это за сяра такая? — неприязненно спросил Очкасов.

— Тиковое дерево по-нашему. Когда Будда достиг нирваны, его листья тут же от печали и увяли.

— Грустное стихотворение, да и деревьев таких больше нет. Вырубили все или загнулись от выхлопов. Не знаю уж, что сейчас сам Будда поделывает, но только Гион нынче совсем не тот. Никаких ассоциаций с бренностью жизни он у меня не вызывает. Уж ты поверь мне, не в первый раз здесь. Надеюсь, что и не в последний. — Очкасов хрустнул последним сушеным кузнечиком, поданным к завтраку. — В Гион! В Гион! — еще раз воскликнул он.

Богдан с осуждением взглянул на свои грязные ботинки. Гостиница, в которой они остановились, была очень дорогой. Никаких звезд на фасаде, в справочниках не значилась. Правда, неудобства тоже были. Несмотря на набитый холодильник и дюжину полотенец в ванной комнате, крема для обуви — нигде не достать. Богдан прилетел, как был — в своих туристских пропыленных ботинках. Пошарил в прихожей, сунулся к администратору, зашел в обувную лавку — нет крема. Чисто было в городе Киото, ни пылиночки… Поэтому и сапожный крем не пользовался у аборигенов спросом.

Очкасов заявил, что обзорная экскурсия по Гиону ему не по интеллектуальным силам, позвонил куда-то. Вопреки ожиданиям Богдана, в холле гостиницы их встретила не кроткая гидесса, а японский шкаф славянских габаритов. “Сейчас самый сезон, женщин на всех не хватает”, — пояснил Очкасов.

— Тояма, — представился шкаф и руки не подал.

— Это фамилия. А как звать-то? — поинтересовался Богдан.

— Какое тебе дело? — ответил тот. Из-за его кушака торчал кинжал.

“Это он для экзотики, кинжал наверняка из картона”, — подумал Богдан.

— Ни хрена подобного, — ответил Тояма, привыкший к чтению чужих мыслей. Своих, между прочим, у него не было ни одной. За щекой Тояма катал жевательную резинку, которую он покупал в магазине “Большие люди”. Обзорная экскурсия начиналась каким-то противоестественным образом.

До храма Киёмидзу наши персонажи добирались набиравшими крутизну узенькими проулками. Было утро, раннее киотское утро. Непроспавшиеся сидельцы экспортно-импортных компаний вываливались из ресторанов, послуживших им в эту ночь борделями. Рестораны были сработаны из некрашеных потемневших досок. Это вряд ли соответствовало нынешним европейским представлениям о шикарной жизни, но японцам, видать, нравилось соприкасаться с плесневелой традицией. Зевающие служители борделей поливали мостовую из шлангов, не заступая ни на шаг за границы зоны своей ответственности. Кошки, знаменитые японские кошки, сидя перед домами терпимости, по привычке намывали лапкой гостей, но жест выходил неубедительным. Утомленные сямисэнами гейши с набеленными лицами семенили домой. “Все у них не как у людей! Даже румяниться не хотят!” — возмущался Очкасов. Но в телефонную будку все-таки зашел. Ее внутренность была обклеена фотографиями красоток. Он выбрал ту, что была в кимоно с осенними листьями, и оторвал телефончик. Все-таки Асанума неплохо изучил своего делового партнера.

— Отхрамируемся для порядка, ну а девушки, — а девушки потом! — бодро пропел Очкасов.

“Правильно мне докторскую степень присвоили, чувство языка у меня потрясающее”, — подумал он. Тояма хохотнул, Богдан покрылся краской.

Квартал Гион хотел спать. Но чуть повыше, на подступах к храму, город становился все больше похож сам на себя: единичные паломники и туристы незаметно сливались в мощный поток, текший в гору. Богдан был поражен его многоводностью.

— Сила! Интересно, а каково население сегодняшней Японии? — поинтересовался он.