Петербург.

И совершенно иное общество. Кавалеры, которые у прехорошенькой Сонечки определенно будут. Театры, музеи, выставки. Суаре и небольшие девичьи посиделки в кафе. В кафе, которое Мишка Яжинский себе точно не позволит.

Галереи. Модные дома.

Все то, что будет манить. И там в какой-то момент эта вот любовь отойдет в прошлое, тихо и безболезненно. Для Софьи.

– Если бы его отец пустил, - нашелся Бекшеев. – Он ведь тоже не знал. И вряд ли бы обрадовался побегу наследника.

– Это да, - Софья успокоилась так же быстро, только слезинки еще дрожали на концах ресниц. – Он был таким… просто жуть! А еще Мишка рассказывал, что если узнает, так все заберет. До копеечки.

– Вот. И вашему отцу достаточно было лишь поставить в известность отца Михаила… зачем убивать?

– Я не знаю! – Софья упала в кресло и обняла себя. – Но… кто тогда?

– А вот это я и хочу выяснить. Вы ведь мне поможете?

– Чем?

– Рассказом. Что вы знали. О камнях? Их Михаил в шахте нашел?

– Да.

– А где именно?

– Не знаю. Не помню. Он говорил что-то такое… то ли три дробь четыре, то ли четыре дробь три. То ли вообще тридцать четыре.

То ли сорок три, мысленно добавил про себя Бекшеев.

– Но три и четыре там точно было.

– Это клад или жила?

– Это камни! – Софья поглядела на него, как на дурака. – Просто камни.

– А как они лежали? Кучкой? В платке там, коробке? Или в стене были?

– Мне откуда знать-то? Я там не была.

Все-таки с бумагами было много проще, чем с людьми. Бекшеев подавил тяжкий вздох.

– А много было там камней?

– Мишка сказал, что нам хватит на год. И больше. И что он не все продаст, потому что ему явно дают меньше, чем они стоят. Но тут больше не к кому пойти. А там, в Петербурге, он найдет, где их продать…

– Он не говорил, кто ему здесь помогает?

– Нет. Но я все равно знаю!

– Откуда?

– Подсмотрела! Мы гуляли… я из дому ушла, сказала, что к Лизке. Вот. И гуляли. В порту. Там так интересно! Только воняет очень! Мишка сказал, что у него дело одно… и ему надо переговорить. Ну, с человеком. Что тот одно обещал, а другое дал. Когда Мишка ему камни оставил в прошлый раз. Я так и не поняла. Он меня в одной лавочке оставил, там всякую всячину продавали, и я даже себе шкатулочку купила премиленькую, из ракушек… вот. А он пошел. И я выглянула. Интересно же ж…

Сомов устало прикрыл глаза.

– А он там стоит. И говорит. И еще руками машет, значит, злится. Он всегда руками махать начинал, когда что-то не так… такой смешной! Вот…

– Вы хорошо разглядели этого человека.

– Ага.

– И знаете его?

– Ну… мы, конечно, представлены не были…

– София, - дрогнувшим голосом произнесла Сомова. – Просто назови имя.

– Имени не знаю. Фамилия такая смешная… Баринов или Барин, или что-то такое…

– Барский?

– Вот! Точно. У него еще усики. Кто сейчас усики носит? Это же совершенно немодно!

Все сходилось.

Только…

Как-то все равно понятнее не стало.

– И вот что мне теперь делать? – ворчливо поинтересовалась Софья. – Не в монастырь же в самом-то деле…

– В Петербург, - посоветовал Бекшеев. – И в самом деле съездите туда. Город красивый. А вы печаль развеете…

Взгляд Сомовой преисполнился искренней благодарности.

В кабинете Сомов налил себе рюмку коньяку, правда, дверь предварительно запер и штору чуть прикрыл.

– Будете? Нет? А я не могу… нервы в последнее время стали… совершенно ни к черту… ваше здоровье.

Здоровье Бекшееву лишним не будет.

– Стало быть, вы знали? О её романе?

– Да какой там роман! – отмахнулся Сомов. – Присаживайтесь. Софьюшка… она поздний ребенок. Последний… мы уж и не чаяли, еще война началась… и пусть у нас тут тихо относительно, но все одно тревожно. А она вот… в газетах пишут про голод, про… боялись крепко. За неё. И баловали, да… баловали… старшенький мой воевать ушел. И не вернулся.

Он с сомнением посмотрел на фляжку, но убрал-таки в верхний ящик стола, запихнул под бумаги.

– Старшие дочки замужем… одна вдовая, но возвращаться не желает. Вроде как у нее там то ли школа, то ли кто-то в школе этой. А Софьюшка вот нам радость. Отрада. Была… баловали мы её, сами виноваты. Избаловали. Ну да не в том дело. Мишка… парень он неплохой. Да и Яжинский мужик крепкий, но там бы Софья не прижилась. Это не говоря уже о том, что рано ей. Раньше-то, может, и нормально было в пятнадцать лет замуж, а теперь-то чего? Я надеялся отправить подальше. Учиться. Чтобы выучилась и там уж, глядишь, встретила бы кого по душе. Чтоб постарше. Серьезней. Тут у неё любовь. А какая это любовь? Сегодня есть, а завтра…