Слабая отговорка.

Зато кое-что становится понятным.

– Он был…

– Шпионом. Разведчиком. Еще до начала войны внедрили.

А значит, кто-то подозревал, что война все-таки случится? Но подозрений оказалось недостаточно, чтобы предотвратить.

– Он играл студента, который бежал из Империи… социал-радикала. Даже дело состряпали. И взрыв был, в котором его обвинили. Остальные, кто участвовал, полегли. Их просто не брали живьем. А он вот сбежал. Там его и подобрала германская разведка. Сперва он учился. Потом… потом, сумел зацепиться в исследованиях. О превосходстве арийской расы. Да… он был умен. Исполнителен. И его проверяли, не раз и не два. Несколько ментальных сканирований.

И значит, крыша у Сапожника не просто протекает. Она у него изначально дырявая, как старое решето.

– Он их прошел. Его готовили и к такому. Блоки ставили на глубокое сканирование, да и коррекцию личности в целом провели. Вот и прошел проверку. После начались обработки. Мягкие. На укрепление лояльности. В какой-то момент он просто потерялся. Поверил, что… во все это. Что это правильно. И так, как нужно. Он и работал вполне искренне. Пока связной не разбудил спящие закладки.

И потекшая крыша стала трещать.

Что-то мне уже не по себе.

Нормальный человек такого не выдержит. В здравом уме.

– Беда в том, что он помнил. Что делал. Какие документы подписывал. Он… поднялся, если не на самый верх, то совсем близко. И да, это было нужно. Во всяком случае, он пытается верить, что было нужно.

Потому что, если нет, то только и остается, что пуля в голову.

– Но его все одно раскрыли. Когда… блоки слетели, он просто не выдержал.

Девочка подняла морду с пола и, глянув на меня, вздохнула, тяжко и совершенно по-человечески.

– В подробности он не вдавался, сама понимаешь. И гриф стоит… и будет стоять.

Я киваю.

Понятно.

Победа должна остаться чистой. Без всего этого вот дерьма.

– Он визировал списки на зачистку. В сорок четвертом немцы отступали. Но именно, что отступали. Неспешно. Они… - Софья слегка поморщилась. – Все лаборатории должны были быть уничтожены. Как и наработки. И материал. А он подменял одни приказы другими. Немцы же весьма аккуратны. И если приказано оставить и уйти, они так и делали.

Многим это спасло жизнь.

Но хватит ли, чтобы искупить вину? Даже при том, что он ведь не сам, что он просто выполнял работу, которую ему поручили.

Обе стороны поручили.

Я покачала головой. Странно, что Сапожник до сих пор вообще жив.

– Его раскрыли. Он чувствовал, что к тому идет, вот и рискнул… куда-то там пробрался. Переправил документы… материалы… точно опять же…

Секретная, чтоб вас всех, информация.

– Собирался убить себя. Но не повезло. Не успел. Его взяли.

И вправду не повезло.

Или наоборот?

– Его допрашивали. А потом стало очевидно, что счет пошел даже не на недели – на дни. И император покончил жизнь самоубийством. Но остался наследник. И те, кто надеялся задержаться у власти. Они и заговорили о мире.

Там, среди наших, ходили упорные слухи, что это гребаное императорское величество не само ушло. Что… просто всем стало очевидно, к чему все идет.

Вот и решили люди поторопить.

Ну и заодно создать возможность для переговоров. Кажется, это так называется. Сколько во всем этом правды? Лучше и не знать.

– Он стал предметом торга. Все-таки его отец – важное лицо в свите Его императорского Величества. Впрочем, Лешка не один такой был. Всех собрали, кто что-то да значил. Но ему крепко досталось. Его убивали, раз за разом, а потом вытягивали, откачивали и снова. Поэтому он и запутался. Потерялся.

– А ты его нашла.

– Или он меня.

Тут я вспомнила, что рассказывал Бекшеев.

– Софья, ты случайно… - и как о таком спрашивать? Да и глупо. Софья из дому почти не выходит, а Сапожник к нам, конечно, заглядывает иногда, но держатся они совсем не так, как любовники.

И Софья рассмеялась.

– Нет, - сказала она. – Мне он… у меня братья были. Такие вредные.

Сказала и замолчала.

Были.

– У меня тоже. И сестры.

Почему-то несмотря на нашу дружбу мы никогда не говорили о прошлом. О нарядах вот бывало. О глупостях, которые порой в газетах пишут, о… погоде, урожае или о том, что снова рыбой воняет сильнее обычного. Но не о прошлом.

– Он мне почти как… брат. Наверное, - она обняла себя. – Но карты молчат. И… ты только не спеши, ладно?