Мы с Бекшеевым переглянулись. Это он про княжича что ли?

– Наверняка… вы уверены?

– Следствие… идет, - осторожно заметил Бекшеев.

Сомов закивал. И платок аккуратно сложил.

– В таком случае… что я могу сделать? Как-то… пообщаться… с молодым человеком. Заверить его, что… что все будет хорошо.

Ну да, а он возьмет и заверится.

– Тем более, что его батюшка был так обеспокоен… да, я хочу убедиться, что мальчик жив.

Мальчик?

Молчу. Вот проявляю взрослость и разумность, и молчу.

– Не вижу в том проблемы, - Бекшеев оперся на тросточку и поморщился.

– Я провожу, - предложила я. – Если хотите.

– Будьте… любезны.

Буду. Куда я денусь.

Ник-Ника за дверью не обнаружилось, зато внизу сидел давешний толстячок с портфелем. И пара мордоворотов с характерно-равнодушным взглядом. Интересно, где они вчера были-то? Или княжич решил, что со слепой бабой и без охраны управиться?

– Доброго дня, - сказала я, решив, что буду сегодня вежливой. Насколько это возможно.

И толстячок встрепенулся. А в глазах его появилась надежда. Правда, не совсем понятно, на что он надеялся.

– Зима Желановна… - слегка замялся Сомов, явно не желая встречаться с этим вот. – Позвольте представить, Окрестов Епифан Сигизмундович, доверенное лицо князя. И может, вы с ним дальше сами? Все-таки это его… подопечный. А у меня дела. Да, да, дела…

Как любой политик, Сомов в совершенстве обладал умением вовремя покидать сцену. И сейчас поспешно заверил Окрестова, что несказанно рад знакомству и сделал все возможное и невозможное, однако…

В общем, я даже не поняла, в какой момент Сомов убрался.

А Окрестов остался.

– Значит, все-таки… - сказал он с какой-то обреченностью. – Князь… будет очень недоволен.

– Сочувствую.

– И вами в том числе. Он… привык получать, что хочет.

Я пожала плечами и уточнила:

– Так вы идете?

– К-куда?

– Вниз. Сомов вот обеспокоился. И желает убедиться, что ваш княжич жив и все такое.

– Может быть все-таки… князь умеет быть благодарным и… - он махнул рукой, видно, сообразив, что смысла в уговорах нет, и сказал: - Ведите.

Я и повела.

Его.

Сопровождающие, конечно, качнулись было, изъявив желание тоже убедиться, но Окрестов махнул рукой и они остались. И уже там, на лестнице в подвал, он заговорил снова:

– Княжич… он весьма непоседлив. Эксцентричен.

– Выражаясь проще, обнаглевший от безнаказанности придурок.

Который настолько уверился в своей исключительности, что… стал убивать? Нет, Софья-то адрес назвала. И женщин там нашли. Но справедливости ради пока не ясно, как с ними связан княжич и связан ли вовсе?

Ну да Одинцов разберется.

Или кто там занимается этим делом.

Я толкнула дверь. И отступила.

– Прошу. Если хотите говорить, то говорите…

Окрестов вошел бочком, почему-то глядя на меня с подозрением. Думает, и его запру? Оно, конечно, можно, но в отличие от княжича я края видела.

– Простите! – донесся голос. – Это… это шутка такая?

– Какая?

– Где княжич?!

Я вошла. И поморщилась, до того тяжело резко пахло внутри апельсинами. И главное, февраль-месяц, какие апельсины? Чихнула вон даже. А потом увидела.

И… твою ж мать. Камера была. И очевидно, что ночью она не пустовала. Матрац. Старое покрывало комом. Шуба вторым. И… никого.

Что за…

Я дернула дверь. Открыта. А главное… пахнет резко. Апельсиновым маслом, которым решетку натерли.

– Вот… скотина.

Бекшеев, услышав про исчезновение княжича, все же лично спустился в подземелье. Хмурый. Раздраженный настолько, что Ник-Ник притих.

Апельсины.

Ненавижу апельсины. И главное, кто-то же знал…

– Где господин Гельшь? – толстяк стоял, заламывая руки.

– Вот именно, где? – Бекшеев развернулся к нему, и Окрестов застыл под тяжелым взглядом.

– Я не знаю!

А ведь не врет. Кажется, не врет. Может, и вправду не знает. Бледен и нервозен. И пальцы царапают темную кожу портфеля. Я чихнула и вышла-таки. Еще немного и нюх потеряю.

За мною ужом выскользнул Ник-Ник.

– Кто? – спросила я тихо.

– Понятия не имею. Вот те крест! – он широко размахнулся. – Нет, честно. Я вчера от Яжинского поздно вернулся, сюда вообще не заглядывал, сразу домой. Ну а утром… я пришел, а Барина уже того. Ну, проспал маленько, с кем не бывает-то?!