Шрифт:
«Слово»
Телефон зазвонил глубоко за полночь. Я почти уснула. Нет, скажем так, я почти уговорила себя отправиться спать, а он вот зазвонил.
Громкий, дребезжащий звук.
Раздражает.
Я бы не подошла, нет. Но… Софья спала. А она мне нужна отдохнувшей. И карты её. И шар хрустальный, купленный для интересу. И все-то прочие игрушки.
Но главное – Софья.
А телефон все не успокаивался.
– Да, - рявкнула я в трубку, надеясь, что на той стороне провода поймут, насколько я к беседе расположена.
Часы показывали четверть второго.
Врали, небось.
– Тьма? – этот голос заставил напрячься. Какого… - Извини, что беспокою. Но это важно. Бекшеев у тебя?
– С какой радости?
Одинцов.
Зараза этакая… и главное, знает, что трубку я теперь не положу. Наверное. Бросить бы, послать куда по матушке, да и по батюшке можно. А я вот стою, прижимая её к щеке и дышу нервно, неровно.
Нет, это не любовь.
Любовь еще когда закончилась. А ментальная привязка осталась. И теперь тварь во мне тихо поскуливала, тая от счастья. И то, что ему не легче, ни хрена не успокаивает.
– Стало быть, нет.
А по голосу не понять, рад ли он, что Бекшеева тут нет. Или не рад. Или ему плевать на мою личную жизнь, как и мне на него.
– Могу сходить, - я зевнула. – Через часик перезвонишь.
– Ночь на дворе…
– Вот именно, - я забралась в кресло. – Что случилось?
Он не стал бы звонить просто так, нарушая хрупкое равновесие.
– Случилось. Он назвал один адрес.
– Улица Красильников?
– Знаешь?
– Софья тут… к ней один явился. Угрожал.
– Кто? – голос Одинцова ощутимо похолодел.
– Княжич вроде. Гельшь-какой-то там…
– Знаю.
Что ж, на сердце потеплело. Ничто так не греет душу, как гадость, сделанная другому. Ну и кофе бы… кофе перед сном пить неразумно, но иногда ведь хочется.
Но кофе внизу, а телефон здесь. И Одинцов, конечно, подождет, куда он денется, но это было бы свинством.
– Расскажи.
Я пожала плечами, пусть даже он не мог меня видеть. И рассказала. Мне не сложно.
– Спасибо, - вежливый, гад.
– Что там с этим домом?
– Подвал. А в нем еще один.
– А в нем?
– Трупы.
Что бы хорошего…
– Много?
– Пятеро. Пока извлекли. Возможно, будут больше. Женщин. Молодых. Больше пока сложно сказать. Те, что есть, разложились сильно. А последних и вовсе в извести топили.
Чтоб его… надо было все же шею свернуть.
– Но наши разберутся.
– Ты все еще в полиции?
– Вроде того. А ты как? Вернуться не хочешь? У тебя ведь опыт и…
– Нет, - я покачала головой. И снова спохватилась. Видел бы, он бы спрашивать не стал. – Извини. Мне здесь неплохо.
И добавила:
– Было.
– Бекшеев не по вкусу?
Про Медведя он спрашивать не стал. Знает наверняка.
– Да нет… вроде нормальный.
– Осторожнее.
– В смысле?
Опасным Бекшеев мне не показался.
– Он одержим. В принципе, они все такие с большего… но этот зациклился на одной идее. Хотя…
– Какой?
– Сама и спроси.
А теперь я поняла, что эта зараза улыбается. И почему-то от этого стало… легко? Нет, еще нет. Но не больно. И губы сами в улыбке растянулись.
– Спрошу.
– Не сомневаюсь.
– У нас Мишку убили. Мальчишка. Из местных. Шею сломали. И сбросили…
Наверное, хорошо, что Одинцов позвонил. С кем еще поговорить? Медведя волновать нельзя. Да и если поймет, что тут что-то серьезное, то вцепится. А у него Ниночка. И вообще… остальные? Мы не друзья друг другу. Просто свои. Те, кто способен понять и принять, но еще не значит, что будут слушать.
Софья спит.
А вот Одинцов слушал. Эта зараза всегда умела слушать. Я же говорила. И было почти как раньше… почти как на охоте.
Есть ли большая радость для Ищейки?
– Плохо, - произнес Одинцов.
– А то…
– Нет. Возможно, Бекшеев и не одержим. А это… это опасно.
Я закатила глаза к потолку. Можно подумать, охота когда-то была безопасной.
– Тьма, одно дело, когда идешь по чужому следу. И совсем другое, когда ищешь кого-то из своих. Тем более… тем более, что всегда легко ошибиться. А стоить ошибка будет дорого.
– Ты мне морали читаешь на ночь глядя?
Вздох.
И робкое.