Шрифт:
От движения выступившие на глаза слёзы сорвались с ресничек и упали на ладонь крепко обнимающего меня архимага.
Лорд Армейд мгновенно застыл, ощутив влагу на своей руке, а уже в следующую секунду я услышала недовольное:
– М-м, ощутила, да?
Удивлённо моргнув, невольно всхлипнула и выдохнула искренне недоумевающее:
– Что?
– Артефакт, – невозмутимо пояснил любимый, – сильный, древний, не снимающийся. Но так и знай, восторженная моя, я тебе его не дам, даже если снимем, и нечего мне тут слюной капать.
Значение обращения «восторженная моя» я не понимала, потому что была какой угодно сейчас, но точно не восторженной. И вот не понимала я это ровно до тех пор, пока Ренар фразу не закончил. А потом… осознание, оно как-то где-то далеко мелькнуло, меня же тряхнуло от возмущения наглой клеветой!
Чувствуя, как краснеют от стыда щёки, я дёрнулась, дёрнулась ещё раз, была вынуждена смириться с тем, что меня не отпустят, закинула и повернула голову, насколько могла, встретилась с подчёркнуто серьёзно-упрямым взглядом архимага, в глубине глаз которого отчётливо сверкал смех, и прошипела:
– Это не слюни! Это слёзы!
Лорд Армейд не отреагировал ни на моё негодование, ни на упрёк, ни на вскрывшуюся истину и невозмутимо уведомил:
– Ни твои восторженные слюнки, ни умоляющие слёзы моего решения не изменят. Артефакт ты не получишь.
Я с шумом втянула в грудь побольше воздуха, гневно открыла рот… закрыла, открыла снова, не находя слов. Под подчёркнуто внимательно ждущим взглядом архимага столь же шумно весь воздух из лёгких выпустила, буквально сдуваясь в попытке отстоять свою честь.
И тут запоздало поняла, о чём он говорил.
«Артефакт, сильный, древний, не снимающийся.»
И не знаю, как так вышло, что я с интересом посмотрела на лежащего без чувств папу. С живейшим интересом просто. Мне всё ещё было его безумно жаль, я всё ещё не понимала толком ничего, но древний, не снимающийся артефакт вызывал любопытство, без сомнений.
– Я сказал – нет, – тихо рассмеялся лорд Армейд.
– Но послушай, – начала я с жаром, – если не снимается, это значит, что он закреплён или на уровне крови, но в таком случае ты бы снял…
– Откуда такая уверенность? – поинтересовался Ренар.
Неопределённо пожав плечами, на которых всё ещё находился крайне большой для меня чужой мундир, я продолжила пристально всматриваться, выискивая артефакт взглядом.
– Я просто знаю тебя и знаю, на что ты способен, – ответила быстро, не это сейчас важно было, – так вот, раз не на уровне крови, то его закрепили на звучании ауры… Ты представляешь?
Я никогда в жизни о подобном не слышала! Чтобы артефакт внедрялся в ауру? Невероятно!
Но дальше оказалось ещё невероятнее, потому что в занимаемую нами камеру из коридора шагнул лорд Агарон, прошёл сквозь плотную магическую стену на входе, опустил на меня неожиданно тяжелый взгляд и укоризненно вздохнул, недовольно сказав:
– Перейди на ступень повыше.
Сказать, что я удивилась – это не сказать ничего.
Но оказалось, что слова неотрывно смотрящего на меня архимага предназначались не мне.
– На ступень выше среагирует защита браслета, – со вздохом искреннего сожаления ответил сжавший меня крепче Ренар.
А… чего?
Некромант поднял голову, осуждающе посмотрел на своего коллегу, с которым они были практически одного роста, и холодно сказал:
– Она твои успокоилки щёлкает, как семечки, – и дальше ехидно так. – Это ты на неё какое заклинание наложил? Пятое?
Тишина.
– Восьмое, – глухой ответ.
Узнать, что на тебя наложили вот уже восьмое успокаивающее заклинание, а ты и знать не знала, оказалось весьма… потрясающе. В смысле, меня эта новость буквально потрясла.
Но потом я задумалась, мысленно пробежалась по последним событиям, отметила, что да, перепады настроения имелись… и если стремительный скат в страх и слёзы я могла описать, то вот столь же неожиданно появляющиеся приступы веселья, как тогда с будущим королём, и живейшего интереса, который был сейчас – нет, их объяснить иначе, кроме как магическим воздействием, было нельзя.
Почувствовала себя абсолютной дурой. Это же надо было такую магию не ощутить… восемь раз не ощутить!
Но, видимо, последнее заклинание продолжало действовать, потому что сожаление насчёт своих скудных умственных способностей пришло и ушло, сменившись напряжёнными размышлениями.