Облачный Форт любезно предоставлял сотни, тысячи неблагоприятных сценариев. До старого города всегда доходили единицы. И самым страшным невезением считалось не отбивать волну, к которой не готов, а вызвать неудовольствие Старших. Неважно, даосских небожителей, земного, совсем не возвышенного десятника или попросту более сильного товарища по отряду. Итог один.

Тем не менее, в любом правиле существуют исключения. Белые вороны среди черных лебедей Талеба.

Саргон представлялся своим сокомандникам неким подобием толстошкурого, шестирукого злоязыкого божка с западной границы. Эдаким трикстером, который не может сравниться по голой мощи с другими членами Пантеона или избранных даосов, зато выживает даже в самых безнадёжных ситуациях.

«Но в этот раз праздная болтовня о собственном преступлении ему с рук так просто не сойдет. Да и мне тоже», — устало подумал Акургаль.

За последние сутки произошло слишком много шокирующих событий. Десятник эмоционально выгорел, отстранился, выцвел морально до состояния половой тряпки, в которой ходил перед получением своего первого во всех смыслах отряда. Однако даже в том угольке, который пачкал сажей его душу, начинал разгораться робкий огонек паники и ужаса. Глубоко внутри Акургаль понимал: они не вывернутся.

Саргон казался более уверен в своих силах. Но и в его глазах мелькали искры глубинного, застарелого страха. Так, собака, единожды побитая палкой, начинает остерегаться человека с характерной деревяшкой в ладони. Опыт, которому неоткуда было взяться у обласканного судьбой тринадцатилетнего пацана, уже сейчас сильнейшего в его отряде.

Разве что в прошлой жизни, до прибытия в Облачный Форт. Вот только над этой загадкой Акургаль предпочитал не думать. Есть тайны, раскрытие которых влечет за собой лишь неприятности. В таком масштабном виде, в каком скрывает свое прошлое Саргон, они могут аукнуться сломанной шеей или нелепой смертью на ближайшей волне.

— Мне нужны подробности, червь. Говори с самого начала, с истоков конфликта.

— Этот недостойный с покорностью выполнит приказ гунцзы, — Обреченно ответил Акургаль.

Вопреки страхам и сомнениям десятника, куратор не прикончил их на месте за опасные секреты, скрытые от него лично. Пока не прикончил. Все время, пока шел затянувшийся, изобилующий опасными для обоих бойцов рассказ, Ксин стоял рядом, цедил слова в лучших традициях столичного следователя или ревизора, иногда морщился или хмурился, но руки не поднимал.

И тянул, вытягивал из Акургаля подноготную конфликта лучше любого палача. Но чем дальше заходил разговор, тем меньше эмоций проявлял Чжэнь Ксин.

Слова лились водопадом. Черные тени внутри требовательных, нечитаемых, почти обсидиановых глаз подавляли волю, развязывали язык, убирали все сомнения или попытки смягчить положение. Редкие взгляды Саргона сначала показывали удивление, затем — страх, злость на себя, ростки паники перед Гвардейцем Императора, решимость…

Но не брезгливость к предателю, который лил правду горным ручьем, без преуменьшений или попыток замалчивания.

«Так это тоже — Ци? Техники могут быть и не боевыми?» — Мелькнула в мозгу Акургаля посторонняя мысль, пока собственные губы скрупулезно подсчитывали общие потери остальных отрядов, их боеготовность, перспективы лечения и многое другое. С кристальной, рафинированной честностью. Правда чище горных отрогов вокруг подпирающего небеса Форта.

Под конец куратор все же не смог скрыть легкого удивления, когда десятник в подробностях изложил метод решения конфликта Саргона и Цзяо. Даже слегка усмехнулся. Вот только взгляд как был взыскующим, неприятным, так и остался. Улыбаться не затрагивая глаз — отдельное умение, которым такой жестокий и черствый человек, как Чжэнь-лао сянь шен, овладел в совершенстве.

— У меня больше нет к тебе вопросов. Пошел прочь, — Куратор лениво впечатал носок изящных туфель в солнечное сплетение Акургаля. А затем продолжил, обратившись к Саргону. Стонущее у ног тело не волновало его ни в малейшей степени.

— Ты заигрался, мальчишка. Отравить несколько десятков смердов неизвестным составом без подготовленного противоядия, создать острый конфликт внутри самого лагеря новобранцев, обрушить действующую вертикаль самоуправления и прочая, и прочая, и прочая… — Безразлично протянул он. Словно бы жизни остальных людей не волновали его ни в малейшей степени.

— При всем уважении, гунцзы, они не оставили мне выбо… — Острая, довлеющая над сознанием боль вдруг заполнила все его существо. Вспыхнула в районе живота инородной, пугающе-ледяной энергией. Растеклась по венам ржавой, металлической моросью, бросила его на колени. Саргон заскулил, но все же удержался от громких воплей. Лишь брызнули из глаз непроизвольные слезы.

— Выбор есть всегда. Ты сам довел ситуацию до такого накала. Махнул рукой на угрозу, проигнорировал ливень в горах, когда терем уже наполнился ветром. Что вам всем мешало собраться командой и навестить их ночью? Выволочь ублюдка, как мешок с дерьмом, чтобы потом, проснувшись поутру, остальные черноногие лицезрели все последствия твоего неудовольствия?