— Откуда такие красивые?

— С полосы препятствий, господин штабс-ротмистр, — докладывает Канкрин.

— Кирилл Иванович, Лявон к нам в эскадрон должны прибыть иностранные наблюдатели: британский майор мистер Хорн и американский капитан мистер Джадсон. А с ними целая свора англопишущих журналистов.

— Мы в курсе, господин штабс-ротмистр, — на лице Канкрина недоумение, — батальон готовится к приёму шпионской братии. Батюшка говорил, что любой британец работает на разведку. И не за деньги, а из любви к чистому искусству.

— Отлично сказано, Кирилл Иванович. Ваш батюшка хорошо разбирается в жизни.

— Да, Николай Михалыч, в этом ему не откажешь.

Добрые слова в адрес родителя ему приятны.

— Тогда слушайте боевой приказ. Ваша задача, граф, с Горощеней встретить сегодня дорогих гостей на железнодорожной станции в Мукдене и сделать так, чтобы в расположение батальона они прибыли не раньше завтрашнего утра.

— Помилуйте, Николай Михалыч, от Ляоляна до нашей позиции часа три от силы… — удивляется Канкрин.

— А никто и не говорил, что будет легко. Нельзя допустить, чтобы сегодня эта братия оказалась на наших докладах в офицерском собрании.

Канкрин реально озадачен. Я буквально слышу, как скрипят шестерёнки мыслительных процессов в его графской черепушке.

— Кирилл Иваныч, вы же отправляетесь не один, а в компании Лиха Одноглазого. Покумекайте с Левоном, как лучше обстряпать дело. Лучше него окольными путями никто водить не умеет. Даже Леший.

Горощеня плотоядно улыбается, облизывая длинные крепкие зубы языком.

— Лявон! — наставительно смотрю на Лихо. — Без баловства только! Ни один волос не должен упасть с головы господ шпионов.

Горошеня вздыхает.

— Но и просто так дорога до эскадрона не должна им даться! — подмигиваю я.

Лихо облегчённо переводит дух.

— Дозвольте вопрос, командир? Почему вы посылаете меня? — не выдерживает вольноопределяющийся.

— Британцы кичатся собственными титулами и древностью рода, Кому как не вам, граф?

Канкрин бросает взгляд на Горощеню. В трёх глазах на двоих пляшут лихие огоньки.

— Разрешите выполнять?

— Ступайте.

Оба уходят, а я вызываю к себе Будённого и вместе с ним в очередной раз прогоняю текст доклада.

Гляжу из-за кулис на зрительный зал нашего полкового офицерского собрания. Зал полон и ждёт. Не знаю уж, с замиранием сердца или как…

Ага, ну полковой командир и командиры эскадронов, это понятно, без них никуда. Вижу Николова рядом с Вановским. Не слишком знакомые лица из бригады.

Кстати, комбриг тоже пожаловал. По левую руку от Вановского — генерал-майор Степанов, наш главный воинский начальник в данном случае. Рядом с ними Гиляровский.

Журналист держит наготове карандаш и блокнот, готовый записывать.

В другом конце зала Власьев со своими мореманами. Никак им не вернуться в Порт-Артур. Японцы ужесточили блокаду осаждаемой крепости, теперь даже контрабандными тропками, как прорвался Власьев, не пробиться. А снять осаду у Куропаткина очко играет — один раз попытался, но вяло и тут же отвёл войска, едва почувствовав угрозу флангового обхода со стороны противника.

Неожиданно вижу Скоропадского с парой смутно знакомых офицеров «уссурийцев». Специально приехал нас послушать?

— Ну, что, Семён готов?

— Готов-то готов, вашбродь… Токмо всё одно боязно. В зале одни их благородия, с училищами, а то и с академиями…

— Не боги горшки обжигают. Кончится война — тебе прямой путь в офицеры.

— Думаете, вашбродь?

— Уверен. Усы только ещё больше нарасти.

Будённый смеётся.

— Как у нас говорят: красивый служит в кавалерии, умный — в артиллерии, пьяница — во флоте, а дурак — в пехоте.

Будённый еле сдерживается, чтобы не заржать.

— А мы, выходит, красивые?!

— А то? Вон, гляди, какой тролль-красавец у нас на разогреве.

Киваю на Маннергейма, деловито развешивающего перед залом вычерченные старательно схемы на специальных стойках.

— На чём у нас барон, вашбродь?

— На разогреве — готовит публику к главному блюду — к тебе, Семён. — Отбрехался от Будённого, но опять чуть не спалился со словечком из родного мира.

Барон откашливается в кулак, намекая залу, что готов начать рассказ.

— Если бы штабс-ротмистра Гордеева не было, его бы следовало придумать, — начинает он.