— О, Элизабет, — сказал он, едва бросив на неё взгляд, пока снимал пиджак и бросал его на стоящий у стены стул. — Давненько мы с тобой не виделись.

— Ещё б столько не видеться, — пробурчала Лиз.

— Ну вот не надо. Всю жизнь жила на мои деньги. Ни в чём не нуждалась. И какую я вижу неблагодарность!

Он пошёл на неё. Лиз попятилась. За спиной — только глухое неоткрывающееся окно да лестница, по которой не подняться. Отец хотел загнать её в угол. Но у него это никогда не получалось. И сейчас не должно было.

— Твои деньги мне не нужны! И не были никогда нужны! Если ты их тратил, только чтобы потом меня этим упрекать, мог бы вообще ни за что не платить!

— Ты училась на эти деньги. Прекрасное образование. Особенно для женщины.

— И без него бы обошлась.

— И не поступила бы в свой дурацкий институт. Придумала тоже! Девчонка-учёный! По руинам лазать она хочет! Долазалась?! Не попала б ты туда, если б я не вложил в тебя деньги. В эту твою гимназию.

— Да эта гимназия нужна была, лишь чтобы ты мог своим инвесторам говорить, что у тебя дочь не дура. Чтобы повыгоднее меня продать какому-то идиоту, будто я акционная бумажка.

— И ты бы жила отличной жизнью! Не знала бы бедности и горя. А где ты теперь? Перебиваешься у универских голодранцев? Живёшь в их грязном общежитии? Или у каких-нибудь мужиков за услуги?

Лиз вспыхнула от возмущения. Ярость заслонила глаза, и она бросилась к отцу, вскинула руку, но он перехватил её — и оттолкнул в сторону. Лиз влетела спиной в створку двери в гостиную.

— Ещё раз посмеешь поднять на меня руку, — прорычал отец, — тебе мало не покажется, тупая шмакодявка.

Лиз прикусила губу, чтобы та не дрожала. Она чувствовала себя такой же маленькой и напуганной, как раньше. Когда на неё срывались по любому поводу. Когда каждое пятно на светлых платьях или кривые банты на косах приносили желание либо провалиться под землю, либо сорвать эти банты к чёртовой матери, изваляться в траве, чтобы запачкаться, как последней чушке — сделать всё, чтобы её проступок хоть на толику соответствовал тем словам, которые обрушивались на неё.

Она всегда так делала. Специально выливала на себя чай, супы и варенье. Специально качалась на стуле так, что падала с него. Каталась на перилах даже после того, как сломала руку, упав с них. И лазала по деревьям. И сбегала из дома. И делала всё наперекосяк, чтобы показать, как она ненавидит все эти правила. Невыполнимые, чрезмерные.

— Боишься меня, — гадко посмеялся отец, проходя в гостиную мимо Лиз. Мать окинула её осуждающим взглядом, будто перед ней была не дочь, а что-то жалкое, совсем не соответствующее её высоким стандартам.

— Всегда боялась. — Он сел в кресло и закинул ногу на ногу. — И ведь всегда продолжала творить глупости, Элизабет. А папа мог бы быть хорошим, если бы не приходилось поучать такую неблагодарную дочь.

— Я тебя не боюсь, — прошептала Лиз, всё ещё вжимаясь в дверь.

— Ой не надо, не надо врать, милая. Я тебя насквозь вижу. Ты ведь знаешь, ха.

Лиз вздрогнула и потянулась к шее. Не было… кулона на ней не было… Она его носила всегда, когда оказывалась вблизи Уильяма, и в пещеру заходила в нём. Но теперь…

— Я тебя не боюсь, — повторила она. — Я тебя ненавижу. Это ведь ты тоже можешь считать, правда?

Она снова посмотрела на входную дверь. Он зашёл. Значит, открыть её было можно. Сломать, если уж на то пошло!

Вытащив из кармана шпильку, Лиз подошла к двери. На всякий случай дёрнула её ещё раз ручку. Покрутила. Поискала взглядом ключи.

— Ты отсюда больше не выйдешь, милая, — раздался насмешливый голос отца.

Лиз едва слышно зарычала и воткнула в замок шпильку. Это работало раньше. Она специально научилась вскрывать замки шпильками, когда её начали запирать в комнате. Но шпилька просто сломалась…

— Я так просто не сдамся! — крикнула Лиз, чтобы родители слышали, и, полная ярости, побежала в гостиную. К окну. Под внимательными взглядами она повернула ручку и чуть не вскрикнула от радости, когда та поддалась. Но окно лишь натужно скрипнуло и не открылось.

— Не выйдешь.

Лиз отшатнулась, но не сдалась. Бросилась к соседнему. То же самое.

— Нет. Не может быть.

Она крутила замки. Дергала ручки. Бесполезно. Всё стояло неподвижно, будто было запаяно.

Горло сжимало подступающими рыданиями. Это ведь всё не по-настоящему. Она должна хоть что-то открыть. Хоть как-то сбежать. Выбраться. Она не могла застрять в этой ловушке навечно. В конце концов!..

В полном отчаянии Лиз схватила статуэтку с полки и бросила в стекло. Тяжёлая кованая фигура тигра отскочила от стекла, как попрыгунчик, и с грохотом рухнула на пол.