А теперь он сам наносит ей раны. И не спешит ее утешить, взять на себя боль, как раньше.

Отчего так сердце его очерствело?

Но успокоиться надобно.

Золиданна прошла в умывальню, плеснула в лицо водой студеной, чтобы снять с лица горячку.

Потом и мокрое платье переодеть пришлось, да это меньшее из беспокойств, главное, что жар с кожи ее весь ушел.

Менять наряды Золи умела и без посторонней помощи, это бальное платье пока застегнешь, всех богов и темных духов вспомнишь. А повседневные не так хлопотно снять — надеть.

Только она управилась, к ней в покои постучали. Вежливо, но уверенно.

– Проходите, — разрешила она.

Дверь открылась, и, о, какой сюрприз, в комнате оказался кронпринц Дитмор. Выглядел он то ли озадаченным, то ли задумчивым.

– Дитмор! Как удивительно! — чуть не задохнулась от неожиданности Золиданна, радуясь, что успела в порядок себя привести.

– Прости, Золиданна, — он церемонно склонил голову, — я знаю, что не должен бывать у тебя в покоях наедине. Но разговор, который у меня есть, не предназначен для чужих ушей. Даже если это будет самая верная твоя служанка.

— Проходи, Дитмор, — пригласила она его, — я собиралась выпить холодного чаю на травах, если ты хочешь…

– Да, с удовольствием освежусь.

Принц проследовал к столу, взял кувшин с напитком и налил два бокала.

– Тебе добавить меда? — спросил он. И прозвучало это так тепло, по-семейному. Золиданна поймала себя на мысли, что и впрямь хотелось бы ей построить будущее с этим гордым и сильным мужчиной, который так редко показывает свои чувства, а мысли и того реже.

– Не откажусь.

Такие вежливые речи. Двух чужих воспитанных людей. Золи ощутила укол в сердце от этого. Путь все и доказывают Дитмору, что она — его судьба, душа оборотня все никак не оттает, чует подмену.

– Что ты чувствуешь, Золиданна? — спросил он, протягивая ей широкий глиняный бокал.

– Приятный аромат горных трав, — улыбнулась неесса, гадая, что же имеет в виду принц.

– Ему и я внимаю с удовольствием, — в его глазах не мелькнуло ни следа улыбки, и это вызвало тревогу у Золи, – но говорю сейчас о другом. У нас с тобой истинность, связь неразрывная. От Аржимея до самых звезд. Как ты ее ощущаешь?

Вот оно. Котик волнуется, что сердцем не тянет его к предреченной. А может… может к другой его влечет, к настоящей? Это исключено. Не могла она сама собой здесь появиться. По этому их предсказанию истинную нужно искать и найти. Поэтому она и пряталась в деревне, вместо того, чтобы прибыть с почетом во дворец и показать метку. Чтобы Дитмор преодолел хоть какие-то трудности и не сразу ее смог отыскать.

Нет тут истинной никакой… но тогда что происходит с этой их святыней, почему она решила вдруг ожить?

Золиданна так этой мыслью увлеклась, что не сразу сообразила, что Дитмор не отводит взгляда, ждет ее ответа. Но не страшно это, пусть думает, что она прислушивается к своей душе, подбирая слова, что от самого сердца идут.

А ей и правда с мыслями надо собраться. Что она там читала об истинности у оборотней? Пришло время эти знания использовать.

– Чувствую, словно душа моя — это струнный инструмент, на котором никто не играл до этого. А сейчас струн коснулись пальцы. Осторожно, нежно. Но так, что музыка сочится кровью души. И услышать ее может лишь одно создание во всей вселенной, то, что ждет меня всю свою жизнь.

Золиданна взволнованно смотрела на кронпринца.

Она и правда сейчас ощущала небывалый подъем, и сердце ее билось, в точности как от любви. Так воодушевилась неесса собственным выступлением.

– Скажи, Дитмор, — сказала она, и голос ее стал ниже обычного и звучал так томно, с хрипотцой. Вряд ли бы обычный мужчина такое выдержал, чтоб не заключить в объятия и покрыть безумными поцелуями. — Признайся, нравлюсь ли я тебе? Потому что сама исхожу любовной тоской по тебе. И душа моя звучит для тебя.

Как же обольстительна, как хороша была она сейчас!

Зеленые глаза широко раскрыты, алые губы так призывно манят. Грудь вздымается от волнения.

– Неужели не хороша я для тебя? Не пробуждаю в тебе чувства, как должно быть у предреченных?

Великая актриса! Из уголка левого глаза Золиданны блеснула слезинка, и падающей звездой прокатилась по щеке, оставляя влажную дорожку.

О, эти женские слезы, что взяли в плен без возможности моментального бегства больше мужчин, чем генералы всей Аржимея на поле боя!