Шрифт:
«По поводу Мошеле. Мальчик меня обожает только потому, что я его понимаю — и он это понимает. Кроме того, я испытываю к нему нежность, и он это прекрасно знает. Когда утром я говорю ему „бокер тов“ <„доброе утро“>, его лицо светится и он целует мне руку. Он любит меня и любит мою руку. С самого утра он вопит страшным голосом, и репертуар его не меняется: „кака, пипи“. И, закрывая руками голову и лицо, душераздирающе и отчаянно: „Нет! нет!“ и „шмок!“ Он добрый и любящий, и никто (кроме, может быть, врача) не понимает, что, имея в своем распоряжении всего лишь 4–5 слов, он вынужден удовлетворяться этой ограниченной подборкой, иногда только меняя порядок слов, чтобы выразить все. Вообразите драму Бетховена, который должен был бы довольствоваться тремя-четырьмя нотами, которые бы остались ему после авиакатастрофы (как произошло с Мошеле). Тут всего этого не понимают, но смутно чувствуют чистоту его намерений.
И благодарное бессловесное мычание, которое он издает, когда я поглаживаю его по голове и по лицу, для меня лучшая поддержка. К тому же его непристойности совершенно не оскорбительны, потому что его жесты совершенно целомудренны. Он очень любит играть рукой медсестры, но никогда (смотрите-ка, я никак не могу начертить восклицательный знак, а это ведь самая простенькая фигура, квинтэссенция простоты, пожалуй!), никогда он не сделал ни одного неделикатного движения — ну, хоть прикоснуться к ее груди, что было бы вполне естественным движением. Только к руке!
Просто он должен говорить (я говорю, значит я существую!): и я вам еще не дамся! И так как остались у него только клочки нескольких слов (на кладбище страшной катастрофы)».
15 февраля 1955 г. Кнута не стало. Он умирал мучительно, в полном несовпадении с фантазиями прошлых друзей о некой благостно-библейской атмосфере, окутавшей его последние часы [93] . 16 февраля его тело было предано земле, в которой он обрел вечный покой [94] .
93
См. в воспоминаниях Н. Берберовой: «В Тель-Авиве, в созданном им Ноевом ковчеге, окруженный всеми этими отпрысками <выше мемуарист пишет о детях Кнута> и новой женой и, видимо, счастливый, он умер в 1955 году, пятидесяти пяти лет от роду» (Н. Берберова. Ibid., с. 319). Попутно внесем ясность в вопрос об «отпрысках»: из пятерых детей (трех Ариадниных, их общего сына и сына Кнута от первого брака) в Израиль приехало трое: Бетти, Эли и Йоси.
94
На следующий день ведущая израильская газета «Гаарец» в заметке «Похороны Д. Кнута» сообщала: «Поэт Довид Кнут был вчера похоронен на кладбище Кирьят-Шауль. В его похоронах приняли участие писатели, поэты, работники театра — Камерного, „Габимы“, „Гаогель“, почитатели и друзья.
Гроб был вынесен из больницы Хадаса в два часа пополудни и перевезен на машине в Большую синагогу. Там надгробную речь произнес И. Ядин от имени Камерного театра, в котором работала жена покойного — госпожа Лия Кнут, и А. Бройдес от имени писательской организации.
Оттуда процессия отправилась на кладбище в Кирьят-Шауль» (Гаарец, 1955, 17 февраля).
Последняя страница книги Д. Кнута «Избранные стихи» (1949)
книга избранные стихи [95] довида кнута
отпечатана в imprimerie moderne de la presse в париже
в мае тысяча девятьсот сорок девятого года
в количестве двухсот экземпляров
четыре оригинальные литографии
исполненные на камне яковом шапиро
95
Авторская разрядка заменена на болд (прим. верстальщика).
оттиснуты на ручном прессе
гастоном дорфинантом в Париже
из двухсот экземпляров составляющих первое издание
18 именных
подписанных автором и художником
отпечатаны на бумаге velin pur fil johannot
из них
один экземпляр
содержит оригиналы рисунков шапиро
и два экземпляра
содержат каждый
по тетради из десяти рукописных листов книги
70 экземпляров нумерованных от 1 до 70
подписанных автором
отпечатаны на полутряпичной бумаге Lebeau
100 экземпляров отпечатаны на бумаге edita moyen_age
12 экземпляров
предназначены для сотрудников и мечены литерами от А до М
корректуру правил александр гингер
экземпляр отпечатанный на бумаге lebeau №8
Поэзия
Моих тысячелетий
I
1. «Я, Довид-Ари бен Меир…»
2. Жена