Собрание сочинений в двух томах. Том I
вернуться

Кнут Довид Миронович
Шрифт:

24–25. Музыка

Юрию Терапиано

1. «Огромный мост, качаясь, плыл в закате…»

Огромный мост, качаясь, плыл в закате, Неся меня меж небом и землей… Как вам сказать, обиженные братья, Про тот большой сияющий покой. То был восторг. Без мысли и начала. Я в первый раз был счастлив и — один. А там, внизу, вода едва качала Меня и мост и счастье без причин.

2. «Путь мой тверд и превосходен жребий…»

Путь мой тверд и превосходен жребий, И рука ведущая легка: Хорошо гулять в блаженном небе, Бережно ступать по облакам. Растворяясь в благодати милой, Шлю привет тебе, моя земля. Ты меня поила и кормила, В сонме звезд вращаясь и пыля. Легок путь и благотворен жребий: Вот я вновь на маленькой земле, Вот я вновь в любви — и в трудном хлебе, Вновь хожу в непостижимой мгле. И когда отчаянью и тлену Весело противостану я — Это в сердце бьет прибой вселенной, Музыка могучая моя.

26. «Исполнятся поставленные сроки…»

Исполнятся поставленные сроки — Мы отлетим беспечною гурьбой Туда, где счастья трудного уроки Окажутся младенческой игрой. Мы пролетим сквозь бездны и созвездья В обещанный божественный приют Принять за все достойное возмездье — За нашу горечь, мужество и блуд. Но знаю я: не хватит сил у сердца, Уже не помнящего ни о чем, Понять, что будет и без нас вертеться Земной — убогий — драгоценный ком. Там, в холодке сладчайшего эфира, Следя за глыбой, тонущей вдали, Мы обожжемся памятью о сиром, Тяжеловесном счастии земли. Мы вдруг поймем: сияющего неба, Пустыни серебристо-голубой Дороже нам кусок земного хлеба И пыль земли, невзрачной и рябой. И благородство гордого пейзажа — Пространств и звезд, горящих как заря, Нам не заменит яблони, ни — даже! — Кривого городского фонаря. И мы попросим набожно и страстно О древней сладостной животной мгле, О новой жизни, бедной и прекрасной, На милой, на мучительной земле. Мне думается: позови нас Боже За семь небес, в простор блаженный свой, Мы даже там — прости — вздохнем, быть может, По той тщете, что мы зовем землей.

27. Благодарность

Смиренномудро отвращаю слух От неба, что мне ангелы раскрыли. Мне ль, недостойному, вдруг возвестит петух Огонь и пенье лучезарных крылий! Благодарю Тебя за все: за хлеб, За пыль и жар моей дороги скудной, За то, что я не навсегда ослеп Для радости, отчаянной и трудной. За эту плоть, Тобою обреченную Вину и хлебу, букве и жене. За сердце, древним сном отягощенное, За жизнь и смерть, доверенные мне. За то, что с детства слышал в небе трубы я И видел перст, суровый и большой. За то, что тело, бедное и грубое, Ты посолил веселою душой.

28. «Здесь человек живет — гуляет, ест, и пишет…»

Здесь человек живет — гуляет, ест, и пишет, И руки жмет знакомым и родным… Здесь человек живет и благодарно дышит Прекрасным, вкусным воздухом земным. И облачко его веселого дыханья, Легко летя в родные небеса, Проходит древний путь горений и блужданий И падает на землю, как роса. И вспоминает он свой лет, свое вращенье В космической таинственной пыли, И холода высот, и пламя очищенья, И все дороги неба и земли. Веселию, любви и радости послушный, Он в мужественной вере одолел Соблазны пустоты и скуки малодушной Бесславный, унизительный удел. Пусть нищий маловер злословит и клевещет, Здесь ходит некто, счастья не тая, И жадно трогает рукой земные вещи Свидетелей отрады бытия. Здесь человек живет и благодарно дышит. Он все простил в стремлении — понять. И, слушая себя, Его дыханье слышит, И жизнь ему любовница и мать.

29. «Лежу на грубом берегу…»

Лежу на грубом берегу, Соленым воздухом согретый, И жизнь любовно берегу, Дар многой радости и света. И сердце солнцем прокалив, Его очистив от желаний, Я слышу царственный прилив Невозмутимого сиянья. Так, омываемый волной В веках испытанного счастья, Я принимаю труд и зной И предвкушаю хлеб земной, Как набожное сопричастье Вселенной, трудной и благой.

30. «Пусть жизнь становится мутней и непролазней…»

Пусть жизнь становится мутней и непролазней, Пусть трудно с человеком говорить, Пусть все бесплодней труд и несуразней, Благодарю Тебя за право: жить. Пусть шаткие и гибельные годы Качают нас в туманах и дыму, Как утлые речные пароходы, Плывя в океаническую тьму — Воистину, ничтожна эта плата: Слеза и вздох — за степь, за песнь вдали, За милый голос, за глаза собрата, За воздух жизнерадостной земли.

31. «Да, я повинен в непомерном счастьи…»

Да, я повинен в непомерном счастьи — И в простоте своей ликую я. Я утверждаю — самовольной властью — Досмысленную радость бытия. Трудна судьба: средь грузных и бескрылых О легкости, о небе говорить, Средь полумертвых, лживых и унылых Бороться, верить, радоваться, быть. Я вас зову в сообщники и братья, Не презирая вашей слепоты, Услышьте же дыханье благодати Над этим миром трудной суеты. Настойчиво спасая вас от смерти, Я вас прошу: для вас — и для меня — Предайтесь мне и голосу поверьте Утерянной отрады бытия.