Собрание сочинений в двух томах. Том I
вернуться

Кнут Довид Миронович
Шрифт:
Два глаза — два окна в победоносный воздух! Я много лет их у Тебя просил! Две вести о крылах, о чудесах и звездах, Два обещанья радости и сил. Два глаза — два окна, распахнутые настежь В края невероятной полноты. Две двери в очистительное счастье — В очарованье райской наготы. Два глаза — две страны, две радостные сферы Бесстыдной и ликующей любви, Два праведных луча, два страстных знака веры, Два раза утвержденное: живи.

42. «Прочь, с дикой жизнью своею, с делами, с гробами своими…»

Прочь, С дикой жизнью своею, с делами, с гробами своими. Мне не нужен никто, а вам не хочу я помочь. Ныне во мне пребывает любимое Имя. Господи, научи счастье мое превозмочь! Я отвергаю алчбу, унижение, жалость и холод! Ныне открыта мне радость отчаянных лет. Именем трудным моим свод небес потрясен и расколот. Именем легким моим бедный мир окрылен и согрет. Небо, сияй иль греми — я смеюсь над твоим приговором! Земля, уходи из-под ног — я останусь средь гневных высот. Светоносное Имя мое, среди яростной облачной своры, Меня озарит торжеством, утвердит в пустоте, вознесет. Многолюбимая, Ты, Прости, что убогие строки Тенью твоею я ныне посмел освятить.

43. «Легчайшая, ты непосильным грузом…»

Легчайшая, ты непосильным грузом Легла на дом, дела мои — и дни. О, встреча встреч — мной был впервые узнан Закон любовной древней западни. И я пошел, я ринулся — безногий! — Закрыв — уже ненужные — глаза, Туда, откуда нет живым дороги — В первоначальность, без пути назад. О, Господи, какое просветленье! О, Господи пытай меня, неволь — Приемлю грех, приемлю искупленье, Но дай еще послушать эту боль.

44. «Ее глаза хмелели: „требуй, мучай…“…»

Ее глаза хмелели: «требуй, мучай…» И руки ждали ненасытных рук. Но я не дрогнул пред мольбой могучей, Непобедим, спокоен, строг и туг. Что тех минут достойней, чище, лучше? Противостать — и, счастью вопреки, Стоять, глухонеметь и молча мучить Нагие обреченные зрачки.

45. «Чаять нечаянных прикосновений!..»

Чаять нечаянных прикосновений! Видеть, не глядя, все те же глаза! Им предаваться до тла, до забвенья, В них уходить без возврата назад! Бросить в игру одичалое тело! Рухнуть — и прянуть — и стать, не дыша… — Разве затем ты на землю летела — В неповторимом полете — душа? Нет, я недолго у сердца любимой! Я лишь затем у заманчивых ног, Чтоб из любовной игры — нестерпимой! — Снова восстать победителем мог. И очищаясь от дел и желаний, Вновь ухожу — на большие труды — В холод и великолепье молчанья —Б иться над глыбой словесной руды.

46. Ковчег

I
Я много дней его смолил, Ночами щели конопатил, Ночами камни, землю, ил Носил в потемках по лопате. И после долгих дней труда Пришли обещанные сроки — И взмыла дикая вода Ковчег, уклюжий и высокий. Ковчег плывет — и о борты Напрасно бьются крики мира. О, пенье нежное эфира В краях нездешней высоты. Подводные минуя камни Людской корысти, снов и дел, Я вдруг узнаю, как легка мне Моя душа — и мой удел. Плывем, поем согласным стадом — Утробный рык, и писк, и крик! — Нас ждет за Араратским садом Большой и ласковый старик. И не для вас, и не для рифмы (Твоя игра, земная смердь!) Страдания избегнем риф мы, Преодолев живот и смерть. Что мне ожоги ветра, зноя! Я слышу розы и миндаль… У райских врат предвижу Ноя. Он щурит глаз, он смотрит в даль. Плыву к тебе, плыву, товарищ, Звериных, милых душ пастух. Какие вина гостю сваришь За ветер, страх и темноту? О, друг блаженный и ровесник, Мне тяжесть всякая легка, Но пусть скорей летит твой вестник — Листок зеленый голубка.
II
Такую даль увидеть вам во сне бы! Ковчег мой шел по ангельским следам. Под ним качалось и ревело небо, Над ним гремела и неслась вода. Еще гудел оркестр людских веселий, Еще худели дети бедняков, Бил колокол, кружились карусели, И от борьбы еще дрожал альков, Когда разверзлись мстительные бездны И гибнущая дрогнула земля! И хлынул дождь, и грянул град железный, И ветер выл, взрываясь и пыля. Кричали звери и ревели люди, Обрушивались горы и дома… Где — память дружб, любимых ног и грудей! О, этот вой! О, этот плач и тьма. Ты тяжек был, мой плодотворный жребий — Ковчег стоял, он ждал средь гор и скал, И вот — идет в неумолимом небе, И в клочья рвет грома и облака.
III
Благословляю дыханье маслины. Уж воздух сиял, напоенный вином, И горние к нам подплывали долины, Когда голубок постучался в окно. Качалась гора — и от ангельских крылий Легчайший летел над горой аромат, И руки рванули — и настежь открыли Ковчег, под которым восстал Арарат. И вот выхожу к многовласому Ною. Что — горе и пепел недавних разлук! О, брат мой высокий. Иду — и за мною Орел и верблюд, носорог и паук… О, милые прелести трудного рая. Нежнейших эфиров колышется сень. По райскому саду неспешно гуляю — Босыми стопами по райской росе… Мы ищем, мы кличем — эй, Господи, где Ты? И крик — будто песня в счастливой груди. И белые руки в эфирах воздеты, И ангел над нами летит и глядит.