Мик

Целый день он бегал, то подносил посуду, то вёдра с водой, пару раз даже разносил кружки с квасом и вином по залу. Но Мик не роптал. До весны всего ничего. А потом они уйдёт из этого селения. Одно он ясно понял — что-что, а такую работу всю свою жизнь он выполнять не намерен. Да, шутом быть не слаще. Но, по крайней мере, он делал то, что хоть немного нравилось ему самому, особенно, когда видел радость на лицах немногих детей, что испуганно жались по углам во время развлечений князя. Им предстояло собирать кости и остатки еды и относить на князеву псарню. Они тоже были рабами и у них почти не было детства. Но Мик радовался, когда на этих чумазых мордашках загорались улыбки.

А здесь ничего — только пьяные рожи. И хотят упиваться ещё больше. Как хорошо, что Нири не видит этого и не слышит. За такими хлопотами день пролетел незаметно. Уже вечерело, а работе конца и края не было видно. Мик как раз тащил сковородки на кухню, когда вдруг почувствовал безотчётный страх. С ним никогда раньше такого не было.

Тревога. Такая, что потемнело в глазах. А ещё камень, что он привык носить в кармане у сердца, вдруг нагрелся, почти обжигая.

Он бросился на улицу, зачем-то прихватив одну сковороду с собой. В голове словно набатом стучала мысль: «Быстрей! Быстрей!» И он не размышлял, куда спешит и зачем.

Мик привык полагаться на волю Создателя, который так причудливо сплёл его жизнь, что и вовек не придумаешь, что там впереди, за поворотом.

На улице шёл снег. И ещё мороз, который сразу прошиб до костей. В одной рубахе недолго было и замёрзнуть. Он выбежал с чёрного хода почти к сараю и заоглядывался. Куда идти дальше. И вдруг ему послышался сдавленный крик. И сердце сразу забилось быстрей. Он узнал бы голос Нири из тысячи. Вот почему он бросился сюда, не разбирая дороги — с Нири приключилась беда. А его жизнь так тесно переплелась с её, что он уже ничему не удивлялся.

Мик бросился к сараю, откуда слышался крик. Музыка и пьяные выкрики заглушали все остальные звуки. И всё же самое главное он расслышал. Дверь сарая была распахнута настежь. И то, что он увидел заставило его покрепче перехватить сковородку.

Огроменный верзила нависал над Нири, вжав её в стену. А она отбивалась. Ярость застила Мику глаза. Он никогда и ни к кому не испытывал такой ненависти. А этого человека ему хотелось уюить, уничтожить, так чтобы он кровью расплатился за то, что посмел приставать к Нири.

Он медленно и неслышно, стараясь, чтобы воин его не заметил, подкрался к нему и быстро опустил ему сковородку на голову. Раз. Потом ещё раз и ещё. Воин набитым кулём свалился к его ногам. Мик тяжёло дышал. Перед глазами плясали яростные искры. Ему хотелось уничтожить этого воина. Нет, даже не воина, чудовище, которое посмело приставать к беззащитной девушке!

И всё-таки он осторожно опустил сковородку и сделал несколько шагов к Нири. Но она, словно слепая вытянула вперёд руки:

— Не подходи! — И будто отталкивая его. Она вся тряслась как в лихорадке. Наверное, Нири не узнала его в этой полутьме. Или может посчитала таким же чудовищем. И это было бы для него в сотню раз больнее, чем получить побои от князя.

— Нири, это я, Мик, — Произнёс он тихо и медленно. Но она не реагировала. Только вздрогнула всем телом, когда он сделал ещё пару шагов. А ему так до безумия хотелось прижать её к себе, утешить, сказать, что если надо он всегда будет рядом, будет её защитником, будет спать у её порога, лишь бы с ней ничего не случилось.

Но как назло мысли путались и Мик, проклиная своё косноязычие смог выдохнуть только:

— Нири, я никогда не причиню тебе зла! Не бойся! — И шагнул к ней.

И тут она опустила руки и разрыдалась.

Мик прижал её к себе осторожно и бережно, так, чтобы не напугать. Но она доверчиво прильнула к нему и он забыл даже, что стоит в одной рубахе на морозе рядом с воином, который без сознания валяется на земле.

Несколько секунд они стояли так. Всего мгновенье. Мик чувствовал, как колотится сердце у Нири. Эх, если бы он был поэтом, а не шутом, сколько бы красивых слов подарил он ей. Но на ум ничего не шло. И только когда раненый воин застонал, приходя в себя, Мик подхватил сковороду, взял Нири за руку и тихо произнёс:

— Пошли в комнату.

Они зашли через чёрный ход. Нири спотыкалась и едва шла, ен видя ничего от слёз, а Мик молился, чтобы его не хватились.

В комнате было уже прохладно и он сначала подбросил дров, уложив несчастную сковороду на пол, а потом повернулся к Нири. Она так и стояла, словно оглушенная посреди комнаты.

— Всё хорошо, — тихо сказал Мик, повернувшись к ней. — Всё уже прошло. Надо это всё забыть, — и улыбнулся. А у самого при слове «забыть» в груди разгоралась ярость. Сам то он не забудет, не сможет. Он представив на секунду, что было бы не успей он вовремя и в груди заворочалось что-то дикое и чужое.