Узник, что говорил с нами, сделал шаг вперед, едва переставляя ногами, и тут же упал без сил.

Парни не мешкались, мигом его подхватили, одного, другого, третьего. Кого тащили на спине, кого на руках, но к выходу из пещеры мы вывели всех. Каждого узника.

Луиза тоже не теряла времени. Сначала она напоила из фляги своего суженого, а затем пошла опаивать остальных. Сияющие узники начали приходить в себя, открывать глаза, перебирать ногами.

– Свет… – с трудом прохрипел один из них, когда впереди показался выход.

Внезапно Гард сделал жест рукой, означающий "внимание". Ребята подозрительно заозирались по сторонам. Двое повстанцев, караульные, что оставались у входа, куда-то ушли. Покинули пост без приказа Гарда? Странно.

Мы с Риком шли в конце колонны, поддерживая последнего пленного узника. Это был старик, он был слишком слаб, чтобы идти сам, и слишком упрям, чтобы позволить себя нести.

– Дойдем… Вот сейчас дойдем… – хрипел он, волоча тощими ступнями.

Волю старших надо уважать, поэтому шли не спеша.

Столпотворение впереди заметили не сразу. Повстанцы скучковались и разговаривали с кем-то впереди.

– Лекарь? – услышала я голос Гарда. – Ты пришла помочь?

– Ваши друзья послали за мной, – прощебетал тонкий женский голос.

Дальше было не слышно и не видно. Похоже, Гард разговаривал с какой-то монахиней.

– Помоги ему, прошу тебя! – всхлипнула Луиза.

– Этот укол поможет ему… Поможет им всем… – на последней фразе интонация монахини сменилась, и я узнала этот нежный тон.

Ласковый, лицемерный, в пылу схватки – безрассудный.

Я ускорила шаг, рядом со мной мелькнула тень Рика. Монахиня набрала лекарство и поднесла иглу к локтевому сгибу.

– Не-е-ет! – крикнули мы с Риком одновременно.

Одним ударом он вышиб укол из ее руки, а я закрыла собой Луизу.

Со всех сторон послышались шепотки.

"Что ты делаешь?"

"В чем дело?"

"Оставь монашку!"

– Это Грейс, сообщница Филиппа Роджерса, – громко заявила я. – Она пришла не помогать!

Монахиня передо мной опустила голову, поправляя монашескую рясу. Белокурые волосы локонами упали за спину, открывая взору удивительно гладкое, молочное, благородное лицо. Голубые глаза опасно блеснули.

– Все так хорошо начиналось, – вздохнула она и расправила плечи. – Ника, я же просила не вставать на моем пути. Неужели ты не усвоила урок?

Ее тон и смелость прошибли насквозь. Захотелось попятиться, спрятаться за спины мужчин. Я с трудом сдержала порыв к бегству.

А потом боковым зрением заметила Рика, стоящего рядом, вровень со мной. Хмурого Гарда, незаметно вытаскивающего меч в мою защиту, громилу Оскара, который только начал понимать, что к чему, беднягу Жана, который всерьез беспокоился за меня и уже готов был вступить в бой.

Меня окружали свои. Разные до безобразия, повстанцы и законники, профессиональные бойцы и простые ребята, одних я знала давно, с другими познакомилась лишь три дня назад. Прямо сейчас они были на моей стороне.

А кто был на стороне Грейс?

Филипп? Механические псы? Никого.

Смахнув пот со лба, я поднялась.

– Что было в уколе?

Грейс загадочно хмыкнула.

– Надежное успокоительное.

По гроту прокатился угрожающий ропот, а потом меня нагло отпихнули в бок.

– Ты… Ты хотела навредить моему суженому? – озверела Луиза, выходя из-за моей спины.

Не успела моргнуть, как хрупкая на вид девушка, как бешеная львица, бросилась на Грейс.

– Уберите ее от меня! – в ужасе верещала Грейс, когда Луиза вцепилась в ее белокурые волосы и начала методично рвать их в клочья.

– Я суженого всю жизнь искала, а ты… Р-р-р!

Луиза с новой силой и яростью накинулась на противницу. Мы с Риком, как потерянные, метались вокруг, но схватить ни одну из девушек не получалось. Больно уж ловкими оказались тонкие лани.

В один момент их тела оказались близко к брошенному шприцу. Девушки переглянулись и во все руки потянулись к уколу. В схватке за жизнь победила Луиза. Пальцами нащупала шприц, сжала его в кулаке и без всякой осторожности вколола в горло Грейс.

Шприц вошел, как по маслу, и был мигом опустошен. Яд побежал по венам, предвещая скорый конец.

– Что ты натворила… – прошипела Грейс и схватилась за горло.

Ее лицо побледнело, от страха или таковым было действие яда.

Никто не помог ей подняться. Повстанцы вокруг смотрели на Грейс с отвращением, монахи – с жалостью.