В школьном коридоре я отдал тетрадь Димонам, и они на подоконнике сразу стали переливать из сосуда знаний — моей тетрадки с художеством Борьки— в свои тетради. Наши мажоры, Санек Кабанов и Петя Райко, ринулись к Димонам.

— Что тут раздают? — спросил Петя, проталкиваясь к подоконнику, потянулся к тетради.

Чабанов сделал зверское лицо и припечатал ее рукой.

— В очередь, сукины дети! — воскликнул я. — Пацаны, это моя тетрадка. Не ссыкотно? Это ж вы типа со мной отношения поддерживаете, а за это а-та-та.

— Ты глянь! — всплеснул руками Кабанов. — Макакон наш жив еще.

Макаконом они меня называли за глаза, потому что получали за такое и когда Павлик был Павликом. Я улыбнулся и проговорил елейным голосом, глядя ему в глаза:

— Сашенька, поросеночек ты мой, хрюшенька ты откормленная. Еще раз услышу что-то подобное, и твое лицо превратится в свиное рыло.

Как почти все светловолосые, Кабанов краснел от волнения. Вот и сейчас он замер и покрылся красными пятнами, и сказать ему на мои претензии было нечего — как ни крути, а я прав. Райко хлопнул его по спине и заржал:

— А-ха-ха, хрюшенька!

— Кабанов от знаний сегодня отлучен. Петя — можешь списывать, — распорядился я, — но после Димонов.

Видно было, как гордость в Кабанове борется со здравым смыслом, ему хочется сказать: «Сам ты хрюшенька» — но он чувствовал, что я исполню угрозу, потому молчал, а злился теперь на приятеля, что тот его не поддержал.

А я смотрел на них и думал, до чего же все просто у подростков и как они любят проверять мир на прочность, не думая о последствиях. Вот Кабанов, зачем он это сказал? Решил надо мной подоминировать? В итоге на верхушке пищевой цепочки оказываются более наглые, а не сильные и умные, а потом жизнь расставляет все по местам.

— Клевый кент, — оценил Райко Борькино художество.

— Хочешь такой же? — закинул удочку я, он кивнул. — Есть знакомый художник, который что угодно за сотку рисует: хоть музыкантов, хоть «Терминатора». Любой, как говорится, каприз.

— Ух ты! А Дарта Вейдера может? Чтобы прям с мечом?

— Может. Ты опиши, как он стоит или что делает, я ему передам задание. И деньги вперед!

— Ладно, подумаю, — кивнул Райко.

К нам подошел Илья, пожал всем руки.

— Ну что, вперед, на подвиги?

День закончился, как и вчера: я так набил пятерками дневник, что еле сумку поднял.

Последними были два урока труда, которые велись в отдельно стоящем одноэтажном здании, разделенном на мужскую и женскую половины. Вел дисциплину директор и учил нас производственной магии: как кучу досок превратить в табурет. Благо станков, пусть и допотопных, в кабинете было предостаточно. Мужчина должен уметь забивать гвозди и чинить кран, и это правильно. Девочек на их половине учили шить, готовить и вязать.

Какое безобразие, полное гендерное неравенство и дискриминация!

— Ну что, будет сегодня тренировка? — спросил Илья, потирая руки.

— Каждый день! — с готовностью ответил я, отмечая, что тело после вчерашнего не разваливается, а приятно ноет, все-таки физкультура три раза в неделю, пусть и плохонькая — это благо.

К нам подошла Любка Желткова — с ярко-красными губами, румянами на щеках, как у матрешки, в короткой кривенькой юбке, из-под которой торчали по-мальчишечьи угловатые коленки.

— Вы домой? — спросила она, кокетливо приглаживая серый ежик волос.

Похоже, предложение мне отдаться не прошло бесследно для ее психики. Стайка одноклассниц остановилась, хихикая и наблюдая за нами.

— Нет, Люба. Мы — тренироваться. А ты — домой учить стих, — сказал я тоном строгого учителя. — Потому что, если ты его не выучишь, тебе поставят двойку в году. Ты меня поняла?

Я смотрел на нее неотрывно. Очень хотелось, чтобы она меня услышала. Вера Ивановна пообещала исправить ей двойку в году на тройку, если она выучит и расскажет любой стих из школьной программы, но он не должен быть короче двенадцати строк. Люба как-то обмякла под моим взглядом, глаза затуманились.

— Поняла? — повторил я с нажимом. — Пойдешь и выучишь!

Она кивнула, развернулась и молча зашагала прочь.

Удивительно, как меняется взгляд на многие вещи с возрастом! Взять школу — это ж золотое время, когда знания раздают бесплатно! Пользуйся, развивайся, прокачивайся! Но нет, мы все это принимали за насилие над нашей свободой и старались отлынивать. Более других предметов мы презирали физкультуру, особенно — девчонки, которым сама физиология помогала по неделе косить каждый месяц. Теперь я понимаю почему: наш учитель, Виктор Аркадьевич, ни черта не понимал в предмете, ни нагрузку нормальную не давал, ни играть не позволял, а урок заканчивал, вместо расслабления или подвижных игр, кроссом. Идешь потом на математику красный, потный и воняешь, как скунс.