— Он же облез! Ты в нем, как старый дед.

— Так надо. Это оружие, — ответил я таким тоном, что она поверила.

Сейчас бы позвонить Илье, спросить, есть ли у него большой карабин, такой, какими пользуются альпинисты, но — никакой мобильной связи, никакого интернета еще много лет. Наташка подобрала с земли надорванный билет на автобус, отдала мне, чтобы я его склеил, я протянул ей уже восстановленный. Увидев оранжевую морду «Икаруса», народ на остановке принялся роиться. Мы с Наташкой вошли в заднюю дверь, встали на пыльной гармошке. Стоящие там семиклассники демонстративно отошли, и вокруг меня образовалось пустое пространство.

— Спасибо, что освободили козырное место, — поблагодарил их я, опираясь на ограждение.

Автобус повернул — хвост мотнуло, и стоящих на круге крутнуло, как на карусели.

— Трупу оно ни к чему, — прохрипел бритый налысо ушастый пацан по кличке Каюк.

— Слышь, ты, сопля дебильная, ты как со старшими разговариваешь?

Парнишка попятился, щурясь злобно.

— Чо, стучать старшим побежишь? — продолжил прессинг я. — Сам нарвался — сам отвечай за свой косяк. Если не готов ответить — молчи. Понял?

Он качнул головой — чуть тонкая шейка не переломилась — и нехотя признал:

— Понял.

— Вот и хорошо.

Больше он меня не задирал, мало того, вернулся на кольцо, залез на перекладину, и на него за это спикировала толстая бабка-контролерша, погнала по автобусу, загнала в угол, припечатала к кузову и начала отчитывать.

— Неудачный день у тебя, Каюк, — крикнул я и добавил: — Пока она тобой занята, мы выйдем и не заплатим!

Чуя ускользающие копейки, контролерша оставила в покое Каюка, он, поправляя рубашку, кивнул мне. Вот так у них, у гопников, все просто: дал закурить — все, дружбан. В бубен засветил — авторитет. Обычно любой конфликт решался за школой: вышли, подрались, кто победил, тот и прав. Я до последнего надеялся, что с Русей и Зямой будет, как с Каюком.

Мы вышли на остановке, и я заметил Русю на корточках, который будто ждал меня. Или нет? Увидев меня, он отвернулся, будто бы и не заметил. Я зашагал к нему.

Наташка схватила за руку, потянула к себе.

— Ты куда?

— Пора показать, что не на того нарвались, — сказал я громко, подошел к Русе.

— Руся, привет.

Он вскинул голову, протер слезящиеся закисшие глаза, и на лице отпечаталось подобие страха. Я сунул ему под нос полученную вчера черную метку.

— Твоих рук дело?

Он изобразил удивление.

— С хера ли? Это дети балуются. Понравилось им.

— Руся, если у тебя ко мне претензии, давай решим, как мужик с мужиком: за школой, кулаками.

Он плюнул под ноги, посмотрел оценивающе, подумал и выдал:

— Иди на хрен, с тобой махаться западло.

Боится меня и врет, или и правда ему западло, потому что стало больно? Или отца боится и не связывается? Что бы они ни чирикали, на малолетку не хочется никому, нет там романтики, беспредел сплошной.

— Ну ты дерзкий! — восторженно пропела мне в ухо Наташка. — Я сама чуть не зассала.

Димоны, которые приехали с другого конца поселка и наблюдали за мной, не переходя дороги, дождались, когда я закончу, молча пристроились к нам, мы потопали вместе, и я сказал:

— Задолбала гопота.

— Ну да, — прогудел Чабанов. — Думаешь, отстанут?

— Важно один раз дать отпор, — сказал я. — Ну да, можешь огрести. А во второй раз они огребут и поймут, что тебя трогать себе дороже. Причем чем отмороженнее себя вести, тем выше с ними репутация.

— Ты домашку сделал по алгебре? — прошелестел Минаев, тень нашего класса.

Ха, я уже думаю — «нашего», уже почти влился в коллектив. Осталось заработать авторитет, и вперед, на подвиги! Господи, каким же беспомощным подростком я был и как же все просто, правда, долго! Или так только кажется? Стоит начать, и столько подводных камней вылезет, что мама не горюй!

— Да, мы с Илюхой вчера вместе решали.

— Дай скатать! — сказали парни в два голоса.

Они были совершенно непохожими: Минаев— плечистый блондин с квадратным лицом и ротиком, как у сома, Чабанов— высокий и тонкокостный брюнет с до неприличия яркими губами и головой, формой похожей на огурец.

— Ща придем, и на подоконнике в коридоре…

— Спасибо! — обрадовался Минаев. — А то Инка хочет меня сгноить.

Не сразу дошло, что Инка — Инна Николаевна, молодая математичка с тухесом размером с комод.

— Она многих хочет сгноить, в том числе меня, — успокоил его я, вспоминая взаимную нелюбовь с математичкой, которая считала, что я мало времени уделяю ее предмету, и потому нависала надо мной на каждой контрольной, чтобы я не списал. Правда, конфликт разгорелся в девятом классе.