Будучи по возрасту значительно младше господина Кадзетани, она тем не менее пользовалась большим авторитетом на рабочем месте, и с точки зрения такого стороннего наблюдателя, как я, их общение выглядело весьма неоднозначным действом.

– Если вы сейчас свободны, можем сделать запись сразу же.

– Ах да, – спохватился господин Кадзетани, бросил взгляд на свой стол и добавил: – Постараюсь закончить то, над чем работаю, к трем.

Я украдкой взглянула на экран его компьютера. Фоном для рабочего стола ему служил снимок его ровесницы, видимо, жены, обнимающей девочку лет десяти. Снятые на лугу, заросшем космеями, обе выглядели совершенно счастливыми. У жены господина Кадзетани лицо было милым и добрым, а сияющая в камеру дочь выглядела прелестно. Я знала, что наш начальник живет как раз в том районе, где курсирует «Альбатрос», и добирается на работу автобусом.

Обедая в тот день вместе с госпожой Эригути, я несколько раз чуть было не высказала предположение, что господин Кадзетани беспокоится за дочь, потому и вызвался записать предупреждение для «Альбатроса», но в итоге так и не решилась.

Ровно в три господин Кадзетани появился в дверях нашего с госпожой Эригути помещения. В отличие от госпожи Катори, опыта у него не было, и из-за оговорок и запинок первые три записанные попытки оказались никуда не годными, но потом он втянулся и произнес текст с чувством, словно искренне беспокоился о благополучии соседей по району.

Потом, пока я редактировала аудиозаписи, а госпожа Эригути вчитывалась в информацию о магазине солений с историей, восходящей к эпохе Эдо, рекламу для которого ей предстояло составить на следующий день, как-то так получилось, что мы единодушно решили: нам удалось записать вполне качественное объявление. Записи госпожи Катори отличала стабильность качества, но и в стараниях господина Кадзетани чувствовалась непритязательность, которая действовала на слушателей.

Я обернулась, намереваясь сказать госпоже Эригути, что с этой работой, по-моему, мы справились отлично, но, увидев, что она звонит в магазин солений, уже не в первый раз заметила, что не могу выдавить из себя слова, которые собиралась произнести.

Через неделю после того, как записанное господином Кадзетани объявление начали давать в эфир, один из учителей начальной школы Умэноки связался с нами, чтобы поблагодарить. На звонок ответил кто-то из отдела продаж и, спросив, заметила ли школа какой-нибудь эффект, услышал, что количество случаев, когда к детям подходили незнакомцы, сократилось с девяти в неделю до всего двух с тех пор, как в автобусах стали пускать в эфир это объявление. Явившийся сообщить нам об этом господин Сёда определенно ликовал и спросил, не могли бы мы вставить объявление господина Кадзетани на всех остановках, где есть свободное время, но госпожа Эригути деловым тоном ответила, что с этим вопросом ему следует обратиться к начальнику отдела рекламы.

Шокирующее признание из уст госпожи Эригути прозвучало на следующий день, в обеденное время. Уминая свой салат с киноа и закусывая бургером «Доктор Сасэбо» в три четверти стандартной величины, она сообщила мне, что после составления всех заказанных реклам планирует уйти из компании. Мое изумление было так велико, что я прикусила язык, пережевывая кляр со своей жареной курятины, и причинила себе острую боль, но сочла момент неподходящим для жалоб на напасти такого рода. Госпожа Катори же не выказала никакого удивления, отозвавшись:

– О, да вы об этом с прошлого года говорили, верно?

По-видимому, вопрос был решен еще некоторое время назад.

– Эм-м… надеюсь, вы не обидитесь за эти слова, но для меня это полная неожиданность! – взволнованно воскликнула я.

– Мне так жаль! – сказала госпожа Эригути. – Но для компании это капля в море, к тому же дата окончания этой работы еще не установлена. – Однако вид у нее был слегка виноватый, и она извинилась несколько раз.

Она сказала также, что если я решу остаться в компании, в ней наверняка подыщут мне наставника, который введет меня в курс дела, какую бы должность я ни заняла. Со мной все будет в порядке. Госпожа Катори похлопала меня по руке и жизнерадостно добавила:

– Если попадете в бухгалтерию, я лично прослежу, чтобы о вас позаботились!

– А вообще здесь все замечательные, какой отдел ни возьми, – продолжала госпожа Эригути. Но, несмотря на эти попытки утешить меня, я была ошарашена известием. Меня затрясло в ознобе, в глазах слегка затуманилось.

По-видимому, госпожа Эригути была убеждена, что заявки на рекламу будут понемногу поступать и дальше, и она уйдет из компании не сразу, но мне было ясно, что наша работа постепенно закругляется. Плакаты «Требуются рекламодатели!» уже убирали из автобусов, с сайта удалили объявление.

– Без вас я пропаду, – сказала я ей.

Имея за плечами четырнадцатилетний опыт работы, я понимала, что это, строго говоря, неправда. Но в то же время и не подхалимаж в чистом виде. Если уходит моя сослуживица, временное замешательство для меня неизбежно, несмотря на равную степень неизбежности того, что я рано или поздно приспособлюсь. За время работы рядом с госпожой Эригути я прониклась к ней глубоким уважением. Мало того, подумывала, что хотела бы как можно дольше работать вместе с ней. А теперь все эти надежды были бесцеремонно подавлены в зародыше.