Потом снова пришла весна, и снова Эдуард выезжал на этюды. И так уж получилось, что в каждом этюде, в каждом наброске присутствовала тоненькая хрупкая девушка…

Он задумал написать ее портрет — яркий, полный света и жизни — на фоне голубого неба и пенистой волны. С улыбкой Джоконды… Нет, не Джоконды, а Эльзы! Ведь у нее своя улыбка! Самая лучшая! Самая-самая…

Портрет остался ненаписанным. Грохочущим вихрем и в его жизнь ворвалась война.

Она надела на Эдуарда Берзина форму солдата, навесила на его плечи сначала унтер-офицерские, а затем и погоны прапорщика. Наградила Георгиевским крестом и произвела в полковые адъютанты.

Художник стал солдатом.

Влюбленный остался влюбленным.

Дагмара сказала:

— Живу, как в тумане. Ни света, ни тепла. Грязь, матерщина, — она зябко закутала оголенные плечи в цветастый халат. — Надоело! Жить надоело! Возьми меня с собой, Сидней!

— С собой? Куда? — Рейли приподнялся с кушетки, взял с ночного столика папиросу, закурил. — В мрак? В пропасть?

— Нет! В Англию. Там я снова стану человеком.

Рейли ничего не ответил. Пустил кольца дыма в потолок и, наблюдая, как они медленно расплываются, попросил:

— Дай что-нибудь выпить. Голова трещит после вчерашнего. Старею, что ли?

Вчера был Борис Викторович, Грамматиков, несколько незнакомых офицеров, которых привел Савинков. Начали говорить о деле, потом напились, как свиньи, и вот теперь трещит голова, во рту будто рота ночевала… А тут еще Дагмара с ее ноющими разговорами. Впрочем она) неплохо выглядит…

— У тебя чудесное тело, — сказал он, когда Дагмара принесла рюмку коньяка.

— Тело! Тело! Всем только и нужно мое тело. То же самое говорит и Борис.

— Савинков? Замечательный человек! Мы с ним делаем историю…

— Делаете историю и делите любовницу?

— Ты стала циничной? Скверно.

Дагмара вскочила, зло сверкнула глазами.

— А кто меня сделал такой? Кто? Ты и твои друзья! Рейли встал, потянулся и в дверях коротко бросил: — Без истерик! Распорядись, чтобы привели в порядок квартиру. Будет шеф.

Он пошел в ванную и, пока из пузатой колонки бежала горячая струя, с пристальным вниманием рассматривал в зеркале свое лицо. Время от времени он устраивал себе такие смотрины. Было это не любование собой. Нет! Лицо разведчика — его визитная карточка, говорил он друзьям. Надо, чтобы оно всегда, в любой момент принимало то выражение, которое необходимо для дела. И он, как актер, отрабатывал перед зеркалом мельчайшие оттенки в выражении лица.

В первый момент на него смотрел усталый, погрязший в мелких страстишках человек: потухшие глаза, обрамленные поникшими крыльями бровей и набрякшими мешками под глазами; безвольно расплюснутые губы, мягкий, будто отвисший подбородок. Рейли брезгливо поморщился и провел рукой по лицу. И сразу же между круто выгнувшихся бровей пролегла жесткая складка, рот сжался в хищную усмешку, подбородок энергично выдался вперед. И только мешки под глазами так и остались нестертыми. Он помассировал их пальцами — безрезультатно. Решил: «Надо воздержаться от спиртного». Снова провел ладонью по лицу. Теперь на него смотрел добродушный, веселый парень. Ничем не примечательный, обычный.

Лежа в ванной, Рейли с удовольствием думал о том, что, несмотря на превратности судьбы, он еще не потерял своего замечательного дара мгновенно изменять выражение лица, дара перевоплощения.

Потом мысли, цепляясь и перескакивая, вернули его к действительности. Мгновенным взором он окинул гигантское поле битвы, битвы, где главнокомандующим был он — Рейли, а солдатами — все эти Савинковы, Грамматиковы, Корниловы, Деникины. И, черт побери, локкарты! Пусть тешат они себя своей эфемерной властью. Он-то знает, в чьи руки судьба вложила эту власть! Пусть считают его пешкой в крупной игре, которая ведется на бескрайних русских просторах. Пешки они — а не он! Потому что к нему, а не к ним тянутся нити заговоров, мятежей, диверсий, саботажа. Не у них, а у него в руках сила, способная покончить с большевиками. К нему, а не к ним приходят и приходят добровольцы, желающие отдать жизнь за «свободную Россию». Это он, а не они, посылает их в Петроград и Казань, Ярославль и Вологду и приказывает: ждите сигнала. Моего сигнала!..

Скоро придет Локкарт. Предстоит не совсем приятный разговор. Упрямый шотландец никак не хочет понять, что расстановка сил после подписания Брестского мира-сильно изменилась. И изменилась не в лучшую для нас сторону! Большевики, ух, как он ненавидит само это слово — победили в главном, кардинальном вопросе своей политики— вопросе о мире. С этим нельзя не считаться…

Блаженно отдуваясь, Рейли вылез из ванны, растер мускулистое тело лохматым полотенцем. Снова оглядел себя в зеркале и остался доволен — свежий, энергичный вид, усталости как не бывало.

Он присел на табурет, закурил… Земля! Мир! Вот чем побеждают большевики. Что можем мы им противопоставить? Штыки? Да! Голод? Да! Но этого мало! Бесконечно мало! С первых дней приезда в Россию он считал, что большевистскую власть надо взорвать изнутри. Пока это не удалось сделать. Несмотря на все старания Савинкова и его «Союза». Пока! Но, кажется, сейчас наступил момент действовать. Левые эсеры на чем свет клянут сторонников Ленина. Это хорошо! Значит, в Советах раскол. Значит, не сегодня-завтра надо ожидать, что эсерам дадут по шапке. Разумеется, они захотят вернуть власть. Что ж, мы поможем им… Добавить бы к этой ситуации провокацию… Такую, чтобы весь мир был потрясен коварством большевиков… Что-нибудь придумаем…