Шрифт:
— И это все? — выдохнул из себя Тилтинь, веря и не веря в легкость задачи.
— Пока все. Сейчас важно, чтобы вы просто встретились с Берзиным. Случайно встретились, понимаете? Дальнейшие указания получите после этой встречи. Жду вас завтра вечером у себя.
И, уже собираясь уходить, в дверях Бриедис добавил:
— Постарайтесь невзначай узнать настроение Берзина. И еще одно: вы просили полковника Гоппера помочь вам эмигрировать?
— Да, в Англию, — подтвердил Тилтинь.
— Перед отъездом полковника в Ярославль я имел с ним специальную беседу по этому поводу. Решили мы так: если вы успешно справитесь с этим поручением, вам будет предоставлена возможность уехать в Англию.
Никакой «специальной» беседы между полковниками не было. Просто они договорились: если Тилтинь выполнит поставленную перед ним задачу — подготовит почву для вербовки Берзина — то честь и хвала пастору, а если не выполнит — одному из сподручных Бриедиса придется убрать Тилтиня.
Кнут и пряник всегда оказывали магическое действие на людей, подобных Тилтиню. Получив надежду покинуть эту проклятую богом страну, пастор почувствовал, как силы вливаются в его жилы. Беда только в том, что он не знал, какого ответа ждет от него Бриедис, то есть хотел ли он, чтобы Берзин был правоверным большевиком или наоборот — противником новой власти. По опыту работы в охранку Тилтинь знал, что начальству следует докладывать не то, что есть на самом деле, а то, что оно пожелает.
13
Первая попытка связаться с Берзиным, узнать какие-то подробности его теперешней жизни кончилась для пастора явно неудачно. Прикладывая к синяку под глазом увесистый царский пятак, Тилтинь проклинал и Бриедиса, и Гоппера, и весь белый свет.
Впрочем эти горестные размышления не мешали пастору искать встречи с Берзиным. Ищущий да обрящет!
И Тилтинь обрел…
Хоронили стрелка, погибшего во время тушения пожара на Каланчовке. Берзин стоял у открытой могилы и размышлял, что вот, еще одного честного человека унесла смерть, еще одного сына так и не дождется мать в далекой Латвии. И кто знает, может быть, они хоронят сейчас человека, который мог бы стать вторым Райнисом иди Стучкой, а может быть, он построил бы на берегах Даугавы или Волги настоящий, а не сказочный Дворец счастья и люди навсегда запомнили бы имя Андрея Осиса...Андрея Осиса, которого сейчас кладут в московскую землю под звуки «Вы жертвою пали…».
Вглядываясь в застывшие черты Андрея, Берзин думал о том, куда же деваются мысли умершего человека, целый мир его чувств. Видимо, они не исчезают бесследно, а переходят к другим людям, к оставшимся друзьям, поселяясь, в, их сознании и продолжая там жить прежней жизнью… Кажется, об этом писал еще Шекспир в одном из своих чудных сонетов. В каком?..
Эдуард Петрович настолько ушел в свои мысли, что не заметил, как к нему подошел Язеп Карклинь.
— Товарищ командир, пастор здесь, — шепнул он, — За оградой прячется. Взять его, гада, надо и в Чека.
Берзин насторожился. Случайно ли Тилтинь тут? Вспомнился Аркашка, телефонный звонок неизвестного, подозрительные расспросы пастора и слова Петерсона: «Если враги заинтересованы тобой всерьез, они разыщут тебя…»
— Пока не трогайте его, — строго проговорил Берзин. — Таков приказ комиссара.
— Салюту… товсь! — прозвучала команда, и Берзин вынул из кабуры револьвер.
— Прощай, наш боевой товарищ! Клянемся тебе, мы будем верно служить революции, как служил ты ей!
Залп, другой, третий. Испуганно закричали галки, взвились к небу.
А Тилтинь стоял в стороне и, скорбно склонив голову, шептал молитву. Какую? Он и сам не знал.
После окончания похорон Берзин подошел к Тилтиню. Не обращая внимания на сладкую улыбку, появившуюся на губах пастора, он резко спросил его:
— Зачем, вы здесь? Осис был большевиком. Ему не нужны ваши молитвы!
— Ошибаетесь, мой друг, Осис был прежде всего латышом. И я молился, чтобы эта сухая московская земля была ему пухом. Мой долг…
— Ваши долги нас не интересуют. Расплачивайтесь с ними сами.
— Да простит бог вашу жестокость, прапорщик Берзин. Но я пришел сюда не только затем, чтобы молиться об умершем…
—Убитом! Убитом контрреволюцией.
— Революция! Контрреволюция! Не все ли равно? Моя паства — это люди. А люди нуждаются в утешении. Увы! Я тоже человек…
— Вам нужны утешения? — Берзин усмехнулся. — С каких это пор?
— На этой чужой земле каждый из нас нуждается в утешении. Вы разве не скучаете по Латвии? Разве вас не гложет ностальгия, или как называют эту болезнь проклятые немцы Heimweh [5] .
5
Heimweh — тоска по родине (нем.).
— Допустим. И что же?
— А то, мой молодой друг, что первая потребность человека — будь он прокаженный, каторжник, отверженный или больной — обрести товарища по судьбе…
Они шли по кладбищенской аллее, и ни Берзин, ни Тилтинь не видели, как за ними внимательно наблюдают яростные глаза Язепа Карклиня.
Расставшись с Берзиным, Тилтинь долго ломал голову над тем, как доложить об этой встрече полковнику Бриедису. Из разговора с бывшим прапорщиком 4-го Видземского полка он понял, что казармы ему осточертели и он с охотой отправился бы на фронт. Выходило, что Берзин — за большевиков. Но, с другой стороны, может быть, Берзин просто врет и готов перейти на сторону «национального центра»? Вдруг Бриедис знает об этом Берзине такое, что он, Тилтинь, не знает. Черт возьми, как быть?