Благоразумно решив держаться выжидательной позиции, Тилтинь во всех подробностях рассказал Бриедису о встрече с Берзиным:

— Прапорщику надоела казарма, — и, почувствовав настороженность во взгляде Бриедиса, продолжил: — Он рвется к боевым действиям…

— Не говорил ли он вам, что готов сражаться…

— Разумеется! — воскликнул Тилтинь и выжидательно взглянул на Бриедиса, готовясь тут же подтвердить, что бы тот ни сказал.

— За наше общее дело, — закончил Бриедис начатую фразу, и пастор понял, какой Берзин нужен полковнику.

— Да, за свободную Латвию! — воскликнул Тилтинь и, уже уверенно импровизируя, продолжал: — Берзин заверил меня, что большевистские порядки ему не нравятся.

— Вот как! — недоверчиво произнес Бриедис, не ожидавший от трусливого пастора такой прыти. — Это его слова?

— Разумеется! — Тилтинь сжигал за собой все мосты. — Более того, он мне намекнул, что готов стать под другое знамя.

— Под чье?

— Вот этого он мне не сказал.

Пастор принялся пространно объяснять, какое сильное впечатление произвел на него Берзин — этот, по его словам, «настоящий латышский офицер, беспредельно преданный своей Латвии». Пастор врал напропалую, уверенный, что кашу маслом не испортишь. Но Бриедис уже слушал его невнимательно. Он знал, что Тилтинь, по привычке, приобретенной на службе в охранке, сильно сгущает краски. «Что ж, — думал он, — мы с Гоппером кажется, сделали правильный выбор, нацелив на Берзина этого краснобая. Он-то уж сумеет убедить Савинкова и всех, кто стоит за его спиной, что Берзин именно та лошадка, на которую надо делать ставку. Если мы в этом дельце и просчитаемся, вся вина падет на тех, кто будет вести переговоры с Берзиным непосредственно».

— Я рад, господин пастор, что вы столь успешно выполнили наше поручение и столь, красноречиво о нем отчитались, — при последних словах Бриедис слегка улыбнулся. — Теперь вам предстоит рассказать о Берзине заинтересованным лицам. Надеюсь, что вы сделаете это с таким же блеском. Тем более, господин Савинков, с которым вам придется повидаться…

— Мне с Савинковым?! — опешил Тилтинь. — Уви… увидаться с великим террористом… Значит, речь пойдет об убийстве?..

— Не волнуйтесь, господин пастор! — Бриедис засмеялся. — Речь пойдет о самой мирной миссии. Не буду скрывать: разговор с Борисом Викторовичем будет иметь колоссальное значение в вашей судьбе. Ваша эмиграция в Англию полностью в его руках. И если вы будете вести себя подобающим образом…

— Что я должен делать? Научите меня, господин полковник, как мне вести себя! с Савинковым. Не откажите в любезности!

— Могу посоветовать одно: деловито, без лишних слов расскажите о встрече с Берзиным, о том, что этот человек готов служить антибольшевистским силам.

— Так оно и есть! Он действительно, готов бороться против большевиков! — Тилтинь уже сам начал верить в сочиненную им сказку.

— Вот и чудесно! Раскрою один секрет, чтобы вам легче было разговаривать с Савинковым. Дело в том, что его агенты некоторое время назад натолкнулись на Берзина и заверили Бориса Викторовича, что бывший прапорщик готов перейти на нашу сторону. Так что если вы подтвердите эти агентурные сведения… Вы меня понимаете? — Бриедис хитро улыбнулся. — Увы! Все мы только люди, только человеки! Даже такие замечательные борцы за истинную свободу, как Савинков.

— Мне все понятно, господин полковник. Можете на меня положиться.

Получив подробную инструкцию, как встретиться со связным Савинкова, Тилтинь вернулся в свою каморку, преисполненный великих надежд. «О, господи! — шептал он про себя. — Сделай так, чтобы недостойный слуга твой благополучно покинул эту варварскую страну и нашел приют в Англии!»

По-видимому, всевышний не услышал эту молитву. Пастор Тилтинь так никогда и не увидел туманных берегов Англии. Не помогли ни Савинков, ни Гоппер, ни Бриедис…

После разгрома ярославского мятежа Борис Викторович сбежал в Казань и только изредка появлялся в Москве.

Карл Гопцер прославился в Ярославле расстрелами пленных красноармейцев. Это обстоятельство не помешало ему два десятилетия спустя с наивным видом разыгрывать из себя «жертву большевизма». Из Ярославля Гоппер бежал без оглядки до самой Казани. Здесь перевел дух, успокоил расшатавшиеся нервы и двинулся в дальнейший путь сначала по Западной, а потом по Восточной Сибири. Во Владивостоке он нырнул в безбрежные воды Великого или Тихого океана. Нырнул, чтобы вынырнуть из вод Балтийского моря, но уже с генеральскими эполетами на плечах — эполетами, пожалованными Колчаком. В этих житейских передрягах Карл Гоппер, естественно, забыл о существовании какого-то там пастора Тилтиня…

Что касается Фридриха Бриедиса, то спустя несколько дней после разговора с пастором он был арестован чекистами и расстрелян как злейший враг молодой республики.

Ну а пастор Тилтинь подыскал себе других покровителей. Весьма влиятельных…

Извозчик с неестественно огненной бородой довез Тилтиня до Разгуляя.

— Слезай, приехали, господин-товарищ, — рокочущим басом проревел он и, как только пастор ступил на мостовую, яростно стеганул тощую лошадку по костлявому крупу и уехал. (Рассчитался с бородатым детиной Гоппер, слезший у Покровских ворот).

Тилтинь огляделся. По небольшой площади Разгуляя туда-сюда сновали прохожие, занятые своими делами.

Мирный, спокойный Разгуляй понравился Тилтиню. Чекистов, которые мерещились пастору на каждом шагу, здесь, кажется, не было. Но все-таки он прошелся немного по Басманной улице, то и дело останавливаясь и оглядываясь. Потом вернулся на Разгуляй, постоял у афишной тумбы. И только когда убедился, что «хвостову за ним нет, зашагал к Елоховской площади.

Все эти предосторожности Тилтинь предпринимал отнюдь не по собственной инициативе. Инструктируя пастора перед встречей с Савинковым, Бриедис подробно разъяснил, что на явку со связным Бориса Викторовича надо прийти, проявив максимум осторожности.,