Потом Локкарта перевели в Кремль, в так называемые фрейлинские комнаты Большого Кремлевского дворца. Ему отвели три комнаты с ванной. Охрану поручили латышским стрелкам, безмолвным, суровым. Каждый день приходил Мальков, справлялся, есть ли жалобы. И Локкарт снова и снова выдумывал претензии, которыми доводил коменданта Кремля до белого каления. То обед оказывался невкусным, то латыши неразговорчивыми, то мешал спать какой-то шум за окном… Скучал дипломат.

Скучал, уверенный в своем безупречном алиби.

Вскоре после ареста Локкарта в кабинет к Петерсу доставили женщину, назвавшуюся Марией Фриде. Ее взяли в подъезде дома, где жил Локкарт, за которым на всякий случай установили наблюдение. Держалась она независимо. И только когда Петерс вслух прочел содержание изъятого у Фриде пакета (данные о дислокации Красной Армии и оперативные сводки с фронтов), задержанная прикусила губу.

— К кому вы шли в тот день, когда вас задержали? — спросил Петерс.

— Это простое недоразумение. Меня попросил отнести этот пакет неизвестный человек. Верьте мне! Я пошла за молоком. Шла по Хлебному переулку, а этот человек остановил меня, сказал, что торопится, и очень просил занести пакет в ту квартиру. Я и согласилась. А потом ваши люди арестовали меня, и вот… Клянусь всевышним! Я ни в чем не виновата!

— Не клянитесь, гражданка Фриде. Католикам не подобает всуе поминать бога. Расскажите о своих связях с Локкартом.

— Я не знаю такого. Честное ело…

— Врете! Вы встречались с ним и в Хлебном переулке, и в Гнездниковском, и на даче под Москвой.

— Что вы! Я действительно католичка и…

— Ис Еленой Николаевной — хозяйкой конспиративной квартиры — вы тоже не встречались? Вспомните, ведь это ваша добрая подруга.

— Да, мы дружны. Но я не понимаю, какое отношение она имеет к тому, что случилось со мной.

— Самое ближайшее! И ваши братья, от которых вы

получали вот эти шпионские сведения, — Петерс указал на пакет, — все они имеют прямое отношение и к вам, и к тому черному делу, которым вы занимались по заданию Сиднея Рейли.

Задержанную увели. В тюремной камере ей предоставили возможность о многом поразмыслить, многое вспомнить…

Несколькими днями позже у норвежского посольства был задержан Коломатиано. Он же — Серповский Сергей Константинович — коммерсант.

Вполне объяснимое чувство страха влекло его в норвежское посольство, в котором, как в крепости, отсиживались француз Гренар, американец Де Витт Пуль и другие дипломаты, сообразившие, что заговору послов пришел конец и надо спасать шкуру. О, они знали, что такое право экстерриториальности. И пользовались им без зазрения совести. По вечерам они играли в бридж и триктрак, а днем гоняли по маленькому дворику посольства футбольный мяч, приводя в восторг мальчишек с соседних дворов, облеплявших, словно галчата, посольский забор.

Московские мальчишки — чумазые, горластые, — в два пальца освистывали старого «судью», не замечавшего явных грубостей долговязого голкипера. Где им, мальчишкам, не подозревавшим, что на свете существует такая штука, как дипломатический этикет, было знать, что старик— «судья», безобидно щуривший свои подслеповатые глаза на игроков, был не кто иной, как сам Де Витт Пуль — грозный американский дядюшка, которого побаивались все коллеги по дипломатическому корпусу. Грубым голкипером был Гренар — (француз, советовавший своему правительству расширить военную интервенцию в России и потопить в крови русскую революцию). Не знали московские гавроши всего этого… Впрочем, если бы и знали — все равно свистели бы в два пальца. На то они и мальчишки.

«Футболисты» гоняли по двору мяч и нет-нет да поглядывали на ограду. Их не интересовали «болельщики». Они знали, что посольство окружено патрулями. Красными патрулями, в которых ходили отцы и старшие братья босоногих, чумазых мальчишек, что облепляли забор. Аресту подлежал каждый, кто попытается войти или выйти из посольства…

Коломатиано попытался. Ночью его, — тучного, хромого, неловкого — заботливо сняли с забора, через который он пытался перелезть. Сняли, помогли привести в порядок костюм и потребовали документы. Он предъявил и засуетился:

— За что вы меня задержали? Я — протезист. Шел к господину посланнику снимать мерку…

— В двенадцать ночи? Через забор? Рассказывайте свои сказки другим. Поляков! Вдовченко! Доставьте «протезиста» на Лубянку! — скомандовал начальник группы.

На допросах Коломатиано вел себя вызывающе. Догадывался — явных улик его преступной деятельности у следователя пока нет. Следователь — эстонский коммунист Виктор Кингисепп — только на днях был направлен на работу в ВЧК и с таким матерым волком разведки столкнулся впервые. Но однажды…

Однажды Коломатиано потребовал, чтобы его немедленно освободили. Следователь, дескать, никаких конкретных обвинений ему не предъявляет, а у него семья — ее надо кормить. Не предполагал Серповский-Коломатиано, что Кингисепп накануне виделся с Эдуардом Петровичем Берзиным и узнал от него все подробности некоего «чаепития на английский лад», в котором участвовал и Коломатиано.

— Ну и что? — ответил грек, когда Кингисепп сказал ему об этом. — Да, я был на этой встрече. Как коммерсант, я заинтересован в расширении своего дела, в торговле с заграницей. К тому же, это была чисто частная встреча…