Вертамон не сводил глаз с улицы.

— Ваши люди начинают подходить, полковник, — заметил он, глядя в окно из-за портьеры. — Держатся они «совсем неплохо. Как опытные конспираторы.

— Я дал им соответствующие инструкции.

Вскоре один за другим в гостиную входили «подкупленные командиры». На пороге они останавливались, представлялись. Рейли подходил к каждому командиру, пожимал руку, пытливо всматривался в лицо. Изредка задавал вопрос. Стоявший тут же Берзин переводил. Вопреки его беспокойству, процедура представления прошла гладко.

Когда все уселись, Рейли обратился к командирам с краткой речью. Он говорил о том, что союзники возлагают большие надежды на «верных сынов Латвии, которые готовы во имя спасения России от большевистского кошмара» порвать с диктаторским режимом и восстановить в стране законную власть. Какую он не сказал. Понимал, что слово «монархия» не очень-то популярно даже в офицерской среде.

— Мы верим вам, господа офицеры, как самим себе, — сказал он в заключение. — Будем же верны нашему долгу!

Попросив командиров подчиняться Берзину во всем и сказав, что дальнейшие указания они получат от него, Рейли величественным жестом отпустил их.

Когда гостиная опустела, Берзин не без тревоги спросил Рейли о его впечатлениях.

— Самые лучшие! — ответил разведчик. — Я увидел в этих людях не деградированное офицерье, которому плевать на высокие идеалы, лишь бы казна исправно платила жалованье и были девки, с которыми можно переспать. В ваших людях, Эдуард Петрович, чувствуется внутреннее достоинство и…

— Неужели никто из них не говорит по-русски? — как бы между прочим спросил Коломатиано. — Мне эта комедия с переводами не понравилась.

— Почему комедия? — обозлился Берзин. — Даже если некоторые из командиров говорят по-русски, мы обязаны разговаривать с ними на их родном языке.

— Вы правы, полковник, — поддержал его Рейли. — Смею вас уверить, господа: если бы мои земляки разговаривали, скажем, в Африке на языке племен, с которыми они вступили в деловые отношения, мы бы гораздо быстрее и без лишних жертв с нашей стороны подчинили их себе.

Когда Коломатиано и Вертамон ушли, Рейли попросил Елену Николаевну принести вина и доверительно сказал Берзину:

— Сегодня я уезжаю в Петроград. Надо проследить, чтобы операции и здесь и там прошли одновременно. Условимся так: пока я буду в Петрограде, вы составите подробный план ареста большевистских главарей в Большом театре.

— Какого числа вы думаете вернуться?

— Хочу тридцатого. Но не уверен, что это мне удастся. На худой конец приеду первого или второго сентября… Впрочем приеду ли я или нет — тридцатого августа вы доложите о своих соображениях Локкарту. Тридцатого, в пять вечера…

— Хорошо! Должен ли я говорить подробно или, так сказать, в общих чертах?

— Это как вам будет угодно. Главное, чтобы план выглядел убедительно. И еще вот что, — он на несколько минут вышел из комнаты, а вернувшись, положил на рояль большой сверток. — Чуть не забыл! Здесь деньги. Двести тысяч. Простите, что мелкими купюрами.

Потом они расстались.

Расстались, чтобы никогда не встретиться.