Магрэнь с неудовольствием отметила, что выставляет себя теперь дурой. Изначально своим приходом она планировала спровоцировать Дерека проявить любого рода эмоциональную инициативу. Её бы устроило что угодно: удивление, раздражение, радость, злость, агрессия… что угодно! Но нет!

Перебрав в голове десяток реплик — все они были прекрасны, остроумны и коварны, и, она была уверена, в любой другой ситуации вернули бы ей чувство контроля, — она пришла к выводу, что с Дереком всё это не сработает так, как ей хотелось. Скрепя сердце, она пришла к выводу, что наиболее выигрышно будет играть по его правилам — так, по крайней мере, есть шансы разжиться какой-то информацией. Поэтому в какой-то момент она просто прямо выразила суть своей досады репликой:

— И что, никакой реакции?

— Любопытство, — незамедлительно и весьма любезно отозвался Дерек, как будто ждал именно этого вопроса — или, во всяком случае, сходу уловил, что именно её интересует.

— Ну, хоть так! — фыркнула она, удивительным образом переставая чувствовать себя дурой — очевидно, по той причине, что этот короткий обмен репликами показал, что коммуникация между ними всё же имеет место, даже если и не переходит в словесное воплощение.

— Вызывать любопытство — это же часть соблазнения, да? — неожиданно оторвался от книги Дерек, глядя на Магрэнь весьма проницательно.

Ему показалось, что он уловил суть интриги, и что противница просто перешла от демонстраций запястий к более изысканным способам обольщения.

— Не было никакой гарантии, что это будет именно любопытство, — покачала головой Магрэнь, веселея прямо на глазах.

— Да ладно! — хмыкнув, он отложил книгу и сел, спуская ноги на пол. — Что ещё это могло бы быть?

— Раздражение? — невинно предположила она.

Он рассмеялся и поджал одну ногу под себя. Отсмеявшись, резюмировал:

— Итак, твой коварный план удался: мне любопытно! Что дальше? — с живым интересом подался он вперёд.

Магрэнь приняла томную позу и королевским тоном констатировала очевидное:

— Мучайся!

— От любопытства? — он полохматил себе волосы и деловито уточнил: — Долго?

Она сделала вид, что задумалась, а после, покивав своим мыслям, уведомила:

— Пока я не сочту себя отомщённой.

Досадливо скривившись, он махнул рукой и расслабленно упал обратно на кровать, буркнув оттуда:

— Чего мучиться-то, если ты сама ответ сказала?

Магрэнь замерла, оценила свою последнюю фразу и легко согласилась:

— Сглупила.

Подумав, добавила:

— С другой стороны, кто не признался — тот не пойман! — и мило улыбнулась: — Кто сказал, что у меня был только один мотив?

— Справедливо, — откликнулся Дерек, но отказался развивать тему заключением: — Но тебе следовало спохватиться раньше.

Они помолчали.

Потом, мягко облокотившись на спинку стула, она вдруг попросила:

— Ну покажи!..

Он рассмеялся и снова сел, посмотрел на неё испытующе:

— Не отстанешь ведь, да?

Она, лукаво улыбнувшись, покачала головой.

С тяжким вздохом он встал и принялся расстёгивать рубашку, нарисовав на лице выражение «чего только ни сделаешь, лишь бы от тебя отстали!» Она же следила за ним с любопытством и нетерпением, чувствуя детскую совершенно радость от того, что получила то, чего хотела.

Наконец, рубашка была снята, и она с удивлением обнаружила, что то, что ей раньше показалось полной луной, оказалось солнцем — просто лучи были изображены только сверху, над локтями, там, где заканчивался растущий из запястий лес. К тому же, в целом, а не фрагментарном, варианте татуировка стала выглядеть вполне себе традиционно джотандской, потому что какая-то морда — то ли волчья, то ли собачья, — таки скалилась с плеч, и вполне смахивала на привычный тотем.

Подойдя ближе, Магрэнь чуть ли ни уткнулась в него носом, разглядывая детали. Он, явно забавляясь её реакцией, посмеивался и послушно вертел руками, позволяя всё рассмотреть.

Она прищурилась. Картинка в её голове всё ещё не складывалось, и в скучную историю совсем перестало вериться.

— Можно потрогать? — попросила она.

Он показательно возвёл глаза к небу, столь же показательно вздохнул и совершеннейше галантнейшим образом заверил:

— Любой каприз!

Получив разрешение, она тут же схватила его руку, подтащила его ближе к окну и принялась пристально разглядывать то, что привлекло её особое внимание — впрочем, не спеша трогать.

Особенно подозрительными ей показались запястья — рисунок на них не казался однородным, и именно поэтому первоначально она приняла его за чей-то пёстрый хвост. Неровности были заметны даже на глаз; проведя же по татуировке пальцем, Магрэнь убедилась, что рельеф явно слишком сложен для попытки изобразить однородный почвенный слой.

«Там что-то было снизу!» — удивилась она, и стала лихорадочно соображать, что такое интересное мог скрывать новый роскошный рисунок.

Мысль о либерийских татуировках она сразу отбросила — шрамы от тех были значительно глубже, и их не удалось бы скрыть так легко, — и стала перебирать в голове ньонские.