Однако следует отметить, что при всей многочисленности случаев относительно мирного перехода восточных городов к арабам, мусульманское завоевание сопровождалось и прецедентами массовых разорений, которые сказывались и на местном христианском населении, и в особенности на ромейских гарнизонах. Даже в тех случаях, когда с христианским населением устанавливался договор, арабские завоеватели отказывались распространять его на ромейских воинов. Так было при взятии арабами Газы, когда население было помиловано и ограждено договором, в то время как плененные ромейские воины были казнены, войдя в историю как «60 мучеников Газы» [305] . Описанный выше договор Мансура с Халидом ибн Валидом также, очевидно, распространялся на население Дамаска, но не на чинов ромейского гарнизона. Крупномасштабное избиение ромеев имело место при взятии Кесарии Палестинской, остававшейся форпостом империи в Леванте вплоть до 639 г. Епископ Агапий Иерапольский упоминает о том, что при взятии Кесарии халиф Муавия «вырезал до 7.000 ромеев» [306] . Сходное разорение имело место и при двух арабских завоеваниях Александрии. По крайней мере, здесь можно было бы привести описание первого взятия города (641 г.), приведенное в «Истории Александрийских патриархов»: «мусульмане взяли Александрию, и разрушили ее стены, и сожгли многие церкви. Они сожгли и церковь Св. Марка, стоявшую у моря, где покоилось его тело (…) Они сожгли как эту церковь, так и многие окрестные монастыри» [307] . Также Севир ибн аль-Мукаффа, первый автор «Истории…», отмечает, что «мусульмане не посягали на провинции и их жителей, но всюду уничтожали народ румов» [308] .

Однако здесь следовало бы сопоставить участь Александрии, Кесарии, Дамаска и Иерусалима. Если в Александрии и Кесарии арабское завоевание завершилось массовыми разорениями и истреблением «румов», то Дамаск и Иерусалим были сданы византийскими светскими и церковными иерархами и избежали подобных побоищ. При этом Александрия и Кесария, невзирая на разорения VII в., на протяжении последующих веков оставались центрами сосредоточения достаточно многочисленных мелькитских общин. Еще более показательна, в этом отношении, судьба Латакии. Как повествует арабский историк Белазури, «город был взят силой. Убайда вошел в цитадель, а затем поднялся на ее стену и вскричал "Аллах велик!". Тогда некоторые бежавшие (…) христиане изъявили желание сдаться, согласившись при этом вернуться на свои земли. Им были предписаны земли, и установлен харадж, который они ежегодно обязались вносить, вне зависимости от того, будет ли их община увеличиваться или уменьшаться. Сохранили они и свою церковь» [309] . Однако в 722 г., в правление императора Льва III Исавра, ромеи совершили морской рейд к Латакии, фактически разорив город. Согласно описаниям того же Белазури: «В год 100, в правление халифа Абд аль-Азиза, румы пришли по морю и высадились у побережья аль-Ладхакии. Они уничтожили город и взяли его жителей в плен» [310] . То есть с переходом под арабское правление Латакия (остававшаяся, подчеркнем, преимущественно христианским городом) фактически не пострадала; своим великим разорением и разграблением она была обязана рейду ромейских воинов, не рассчитывавших удержать этот далекий сирийский город. Так, арабское правление оказалось для христиан Латакии, по крайней мере, в VII–VIII вв., гораздо благоприятнее византийского.

И здесь следовало бы отметить, что одним из ключевых факторов в этом добровольном переходе ближневосточных христиан под власть арабского халифа была жажда юридической и финансово-экономической стабильности, шанса на который им фактически не оставляла империя. Еще Ф.И. Успенский, в своей «Истории Византийской империи», обращал внимание на выгодное отличие джизьи в сравнении с непомерными поборами византийских чиновников. Здесь уместно было бы процитировать известное высказывание Вейля, как раз приведенное Ф.И. Успенским: «В религиозном отношении, христиане, переходя под власть мусульман, только выигрывали в свободе, ибо магометане не вмешивались в их духовные дела, а что касается политической стороны, то верные раз данному слову халифы довольствовались очень умеренной данью, вследствие чего мусульманское господство было гораздо мягче, чем власть императора, который в истинном смысле слова высасывал кровь из отдаленных провинций» [311] .

Бесспорно, с арабским завоеванием, христиане Леванта, в том числе мелькиты, оказались под властью чуждых по вере правителей, для которых они всегда оставались подданными второго порядка (в сравнении с приверженцами ислама). Однако, при этом власть халифов гарантировала им стабильное, огражденное существование, а харадж явно уступал поборам византийских чиновников. При этом новые правители остро нуждались в грамотных чиновниках, врачах, зодчих, что естественно открывало перед христианами не только возможность относительно благополучного существования, но и перспективу активного участия в политической, экономической и культурной жизни Арабского Халифата. По выражению Даниеля Дж. Сахаса, «Христиане нашли доступ ко двору халифа через самые разные сферы: некоторые были советниками в управлении (как семья Мансур), некоторые — "адмиралами" на ново-построенном мусульманском флоте, другие были поэтами, воспитателями знати, художниками» [312] . Арабские завоеватели, не имевшие опыта в управлении и организации столь обширных, покоренных территорий, должны были доверить делопроизводство, сбор податей и общее финансовое управление чиновникам-христианам, действовавшим под присмотром высших арабских властей. На протяжении первых 80 лет арабского правления делопроизводство на землях халифата велось исключительно на греческом, персидском и коптском языках [313] .

Лишь после реформ халифа Абд аль-Малика I (685–705 гг.) чиновники халифата (как мусульмане, так и христиане) принуждены были перейти на арабский. Согласно Макризи: «Что касается реестров сирийских, то их перевел с греческого на арабский язык Абу-Сабит Сулейман-ибн-Са'д, секретарь по внутренним сношениям. Относительно времени перевода существует разногласие; одни говорят, что он перевел в царствование Абд-аль-Малика ибн Мервана, другие — в царствование Хишама ибн Абд аль-Малика» [314] . Белазури четко относит эту реформу ко времени правления Абд аль-Малика I ибн Мервана и даже приводит точную дату — 81 год от хиджры, т. е. 703 г. [315] . При этом Белазури приводит историю о том, как старший из христианских сановников дивана, мелькит Серджун ибн Мансур, узнав о реформе, с горечью обратился к христианам-чиновникам: «ищите средств к жизни с помощью другого ремесла, ибо ваше ремесло Бог отнял от вас» [316] . Однако эти опасения, переданные или приписанные Белазури Серджуну оказались, в достаточной мере, беспочвенными. Христиане смогли быстро адаптироваться и, освоив арабский, на протяжении многих поколений оставались придворными, сборщиками податей и писцами (катибами) при дворе мусульманских правителей. Более того, овладев арабским письмом, они в высшей степени ценились именно как писцы и мастера арабской каллиграфии. Мелькитский автор XI в. — протоспафарий Ибрагим ибн Юханна, описывая добродетели Патриарха Христофора, бывшего до патриаршества высокопоставленным писцом (катибом), отмечает два главных достоинства этого, освоенного христианами ремесла, а именно — скоропись и искусство каллиграфии [317] .

Из всех мелькитских сановников в истории мусульманского мира наибольшую известность приобрели члены дамасской семьи Мансур. Родоначальником этой сановной династии был уже упоминавшийся выше Мансур ибн Серджун, бывший византийский наместник Дамаска, сдавший город арабам. После арабского завоевания Дамаска Мансур не просто сохранил свой достаток и положение; он в значительной мере укрепил свои позиции и продолжил принимать активное участие в делах Сирии. Около 661 г. он стал первым среди сановников дивана при халифе Муавии I [318] . Ни в арабских, ни в византийских источниках нет единого, четкого наименования титула и должности Мансура, однако очевидно, что он был одним из старших должностных лиц в столице халифата, а его пост был непосредственно связан с финансами. Преемником Мансура на этом посту стал его сын — Сергий или Серджун ибн Мансур. Упоминания о Серджуне ибн Мансуре оставил, в своей хронике, Феофан Исповедник, который именует его «христианнейшим мужем» и «великим логофетом» арабского халифа [319] . Иеромонах Михаил, автор «Арабского жития св. Иоанна Дамаскина» говорит о том, что этот сановник-мелькит «держал бразды правления, словно василевс, и, словом, был правителем того округа и распорядителем его богатств» [320] . Другие источники именуют его «правителем Дамаска» и «эмиром» [321] . Серджун ибн Мансур сохранял свое положение как при халифе Муавии I, так и при его преемниках — халифах Язиде I и Абд аль-Малике I ибн Мерване. О доминирующем присутствии христиан среди чиновников Омейядского Халифата свидетельствует и приведенная в хронике Михаила Сирийца история о распре между мелькитом Серджуном ибн Мансуром, заведовавшим финансами в Дамаске, и миафизитом Афанасием, заведовавшим сбором податей в Египте. В хронике Михаила эта распря и обвинения в растрате казны, выдвинутые Сергием против Афанасия, приведены исключительно в контексте межконфессиональных споров между миафизитами и халкидонитами [322] . Следовательно, можно предположить, что в этот, ранний период истории халифата (т. е. в конце VII в.), христиане не только имели доступ к ответственным финансовым постам мусульманского мира, но и готовы были бороться друг с другом за власть и влияние перед лицом исламских правителей. Продолжая семейную традицию, Серджун передал свой пост сыну, названному в честь деда Мансуром. Как сказано у Макризи: «При Муавии-ибн-абу-Суфьане, письменной частью в канцелярии по делам сирийским заведовал христианин Серджун-ибн-Мансур. Затем ею заведовал сын его Мансур-ибн-Серджун» [323] . Младший Мансур служил халифам Абд аль-Малику I и Аль-Валиду, однако около 706 г. он покинул Дамаск и отбыл в палестинскую Лавру Св. Саввы Освященного, где принял монашеский постриг с именем Иоанн. Под именем «Иоанна Дамаскина» отпрыск знатного сирийского мелькитского рода вошел в историю как один из величайших византийских богословов и Отцов Церкви [324] .

На протяжении последующих веков, невзирая на усиление арабо-мусульманского служилого и чиновного элементов, христиане продолжали принимать активное участие в управлении землями Сирии, Палестины, Месопотамии и Египта. Евтихий Александрийский и отталкивающийся от его писаний коптский автор Абу-ль-Макарим приводят упоминания о ряде православных храмов Египта, известных как «Церкви Постельничих» (или, на арабский манер — «Церкви феррашей»), названных так в честь их ктиторов — мелькитских сановников арабских халифов и их наместников. Одна из этих церквей — церковь Пресвятой Богородицы — располагалась в Аль-Кантаре, пригороде Фустата, другая — освященная в честь Св. Георгия — в Каире [325] . Евтихий Александрийский приводит и историю о мельките Макаре (Макарии), которого халиф Аль-Мамун назначил на пост «сборщика податей и заведовавшего военной частью в Буре», одном из округов Египта. Патриарх Евтихий приводит яркое описание церемониальных шествий этого христианина-сановника халифа Аль-Мамуна. По его словам, в пятничный день Макар «одевался в черное платье, надевал меч и пояс, и ехал верхом на лошади, имея перед собой свиту свою» [326] . При этом Макар обладал и огромным состоянием; к примеру, он на собственные средства восстановил купол в иерусалимском Храме Воскресения [327] . Со служением христиан-чиновников, состоявших при дворе арабских правителей, неразрывно связаны «Жития…» ряда ближневосточных святых: Иоанна Дамаскина, Петра Капитолийского, Христофора — Патриарха Антиохийского [328] . Христиане-чиновники (катибы) составили совершенно особый класс среди своих единоверцев, своего милета. Для христианского населения они были знатью, вхожей к арабским правителям, и сопричастной государственной власти. Будучи заступниками за свои общины и церкви, христиане-катибы не преминули в полной мере пользоваться своим положением перед собственными, более скромными, собратьями по вере. Так, Ибрагим ибн Юханна, составляя «Житие Христофора, Патриарха Антиохийского», не оставил без внимания то, что описываемый им страстотерпец патриарх не был свободен от свойственного катибам греха — определенного высокомерия или «неприступности, присущей писцам» [329] .

Христиане, в том числе христиане-мелькиты, сыграли важнейшую роль не только в становлении гражданского управления халифата, но и в зарождении арабского флота. Поскольку пришедшие с Аравийского полуострова мусульманские завоеватели не обладали достаточными навыками для сооружения и экипировки флота, его строительство и обеспечение легло на плечи христиан сиро-ливанского побережья, Египта и северной Африки. В строительстве и первых походах арабского флота активное участие принимали как миафизиты, так и мелькиты. Однако на верность последних отнюдь не приходилось полагаться, т. к. первые морские походы арабов были направлены практически исключительно против Ромейской державы. Епископ Агапий Иерапольский передает историю дезертирства со стороны мелькитских моряков во время подготовки первой арабской осады Константинополя (674–677 гг.). Согласно хронике епископа Иерапольского: «Муавия ибн Абу Суфьян готовил морскую экспедицию против Константинополя. Муавия экипировал множество кораблей в гавани города Трабулус (Триполи), лежавшем на берегу моря, и доставил туда большой запас оружия. Когда корабли были готовы, и он уже готов был выступить, два брата из Триполи, сыновья некоего Вукинатора, состоявшие на службе у арабов, увидев эти приготовления, воспламенились негодованием и яростью; они тайно проникли в городскую темницу и освободили всех томившихся там ромеев; они бросились на наместника города и убили его; они подожгли корабли и военное снаряжение, и бежали на одном из кораблей в страну ромеев» [330] . Рассказ этот, приведенный мелькитским епископом, вероятно, является преувеличенным сказанием о доблести мелькитов; тем не менее, он наверняка отражает случаи дезертирства и диверсий со стороны служивших на арабском флоте мелькитов, которые действительно повлияли на срыв первой мусульманской осады Константинополя.