В 1060–1070-х гг. франко-нормандские наемники, под командованием Роберта Креспина и Русселя де Баёлля, принимали активное участие в восточных кампаниях императора Романа IV Диогена и в последующих гражданских войнах, раздиравших Византию. В составе армии Романа IV Диогена во время восточного похода 1071 г., завершившегося битвой при Манцикерте, находилось около 500 франкских наемников, под общим командованием Русселя де Баёлля [615] . В 1072 г., во время гражданской войны между императорами Романом IV Диогеном и Михаилом VII Дукой, исход генерального сражения, развернувшегося на полях равнинной Киликии, был решен атакой франко-нормандцев Роберта Креспина, выступившего на стороне Дук и сломившего сопротивление армии Диогена. Согласно описанию Михаила Пселла, Креспин, «увидев построившееся вражеское войско, возбудил в себе мужество и, предупредив Андроника (двоюродного брата Михаила VII Дуки, командовавшего его армией. — С. Б.), что ударит по коннице, помчался во весь опор, увлекая за собой своих людей, врезался в гущу врагов, рассек их строй, а когда после короткого сопротивления неприятель повернул назад, с несколькими воинами бросился за бегущими, многих убил, а многих взял в плен живыми» [616] . Но если Роберт Креспин оставался покорным ромейскому василевсу, то Руссель де Баёлль вскоре после свержения Диогена (ок. 1074 г.) поднял мятеж и совершил первую в истории попытку основать франкское государство на восточных землях империи. Руссель и верные ему франки захватили несколько городов в Галатии, Ликаонии, Вифинии, и нанесли сокрушительное поражение императорской армии, выступившей под командованием кесаря Иоанна Дуки и его сына Андроника [617] . Лишь в 1076 г. мятеж Русселя был подавлен ромейскими войсками молодого стратига Алексея Комнина, заключившего союз с тюрками эмира Тутуша. Около 1071 г. еще один контингент из 8.000 франко-нормандских наемников, под командованием некоего Раймбо, обосновался южнее, в византийской Сирии, где перешел на службу к Филарету Варажнуни [618] . Эти франки составили костяк армии Филарета, опираясь на который, он удерживал подвластные ему сирийские земли, отбивая атаки тюрок-сельджуков и непокорных армян-миафизитов. Если же принять во внимание, что государство Филарета пало всего за 10–13 лет до начала Первого крестового похода, то можно суверенностью утверждать, что когда первые крестоносцы достигли Леванта, они встретили там поколение христиан и мусульман, которое уже обладало опытом общения с франко-нормандским рыцарством, латинскими пилигримами и итальянскими купцами. Так, в 1097 г., когда северный Левант был заселен поколениями восточных христиан, уже подготовленные к встрече и взаимодействию с «франками», на земли Сирии и Киликии вступили принявшие крест участники великого «вооруженного паломничества», провозглашенного Папой Урбаном II на соборе в далеком французском Клермоне.

Когда речь заходит об истории Первого крестового похода и его значении для христианского Востока, всегда следует начинать с того, что в задачи этого великого, инициированного Апостольским престолом предприятия не входило ни учреждение латинских патриарха-тов в Антиохии или Иерусалиме, ни создание франкских государств на территориях, принадлежавших Ромейской державе. Ни в одном из пяти, составленных в XII в. переложений Клермонской проповеди нет даже намека на призыв Папы Урбана II к созданию латинских княжеств на землях византийской Сирии или Романии [619] . Напротив, понтифик призывает чад Римской Церкви к паломничеству (peregrinatio), к «единственно-справедливой войне» с тюрками [620] , к оказанию помощи «братьям, живущим на Востоке» (confratibus vestris in Orientali) [621] . Искренность Урбана II в его стремлениях оказать поддержку ромеям не может вызывать сомнений.

Отличительной чертой понтификата Урбана II стало восстановление достаточно интенсивного, дружественного диалога с Византией. Как известно, XI в. стал веком разрыва отношений между Церквями Рима и Константинополя. Последний римский понтифик, поминаемый в диптихах Константинопольской Церкви, Иоанн XVIII отрекся от престола в июне 1009 г. В 1014 г., после включения Папой Бенедиктом VIII filioque в официальное богослужение Рима (при коронации императора Генриха II Святого в базилике Св. Петра), константинопольские патриархи отказывались вписывать имена римских понтификов в диптихи и поминать их на литургии (хотя в диптихи Нового Рима не было занесено и имя предшественника Папы Бенедикта VIII — Сергия IV). В этом отношении т. н. «Великая схизма 1054 г.» была не разрывом между Церквями, а лишь скандальным провалом единственной серьезной попытки восстановить евхаристическое общение между папой римским и константинопольским патриархом. При этом этот разрыв в отношениях двух предстоятелей отнюдь не осознавался еще как разрыв в евхаристическом общении между латинским и византийским христианством [622] . В 1081 г. первоначально исключительно церковный конфликт между Римом и Константинополем был выведен на новый уровень, после того как Папа Римский Григорий VII Гильдебранд фактически благословил вторжение нормандских армий Роберта Гвискара в европейские провинции Ромейской державы [623] . Ответной мерой императора Алексея I Комнина стало закрытие латинских церквей в Константинополе. Как отмечал Рансимен: «Никогда еще отношения между христианским Западом и Востоком не пребывали в таком прохладном состоянии, как в 1085 г., в год смерти Григория» [624] . Преемник Папы Григория VII — Виктор II пребывал на престоле всего год (1086–1087 гг.), так что при нем не произошло каких либо изменений. И лишь с восшествием Одо де Шатильона (Урбана II) на кафедру Св. Петра (1087 г.), в отношениях между Римским престолом и Ромейской державой возобновился поиск диалога.

В сентябре 1089 г., на соборе в Мельфи, Урбан II снял отлучение с императора Алексея I Комнина, после чего направил в Константинополь посольство, во главе с епископом Реджо — Гильомом и Николаем, аббатом греческого монастыря Гроттаферрата. Император Алексей, в свою очередь, созвал в Константинополе синод (1090 г.) под председательством Вселенского Патриарха Николая III Грамматика. Собравшиеся архиереи, во главе с Вселенским Патриархом, признали, что имя Папы Римского было вычеркнуто из константинопольских диптихов «по небрежению» прежнего Патриарха Сергия II (1001–1019 гг.), а не в силу неких канонических мотивов. Также синод подтвердил право латинских церквей Константинополя (закрытых василевсом в 1081 г.) свободно совершать богослужение по собственному обряду [625] . Решения собора в Мельфи (1089 г.) и константинопольского синода (1090 г.) ознаменовали резкие, положительные перемены в отношениях Рима и Константинополя. В последующие годы Урбан II продолжал поддерживать дружественную переписку с василевсом. В марте 1095 г. послы императора Алексея прибыли на собор Римской Церкви в Пьяченце, где передали понтифику просьбу о помощи против господствовавших в Малой Азии сельджуков [626] . Реакция Урбана II хорошо известна — проповедь понтифика на соборе в Клермоне, осенью того же года, положила начало эпохе крестовых походов. Вновь подчеркнем, что, исходя из всех пяти переложений Клермонской проповеди, так и из предшествующих деяний Папы Урбана II, неизбежно складывается ощущение, что провозглашенное «вооруженное паломничество» должно было стать именно примером братской помощи латинских христиан «братьям, живущим на Востоке», ознаменованием новой эпохи христианского единства.

Понтифик явно недооценил масштабы провозглашенного им движения. Помимо армии провансальских феодалов, собранной по благословению Урбана II и переданной под командование графа Раймонда Сен-Жилльского и папского легата — епископа Адемара Монтейльского, в поход выступили еще три армии, принявшие крест в других регионах латинского (преимущественно — франкоязычного) Запада, без «особого приглашения» со стороны Апостольского престола. Речь идет, естественно, о лотарингской армии герцога Готфрида Бульонского, об итало-нормандцах, покинувших Сицилию и Южную Италию под командованием Боэмунда Тарентского, и о многочисленных контингентах из северной и центральной Франции, шедших под началом графа Этьена II Блуасского, герцога Роберта II Нормандского, графов Роберта II Фландрского и Гуго Вермандуа [627] . Не был принят во внимание и комплекс лингвистических и, самое главное, культурных различий между восточными и западными чадами «Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви». Могли ромейский василевс или даже римский понтифик требовать самоотверженной помощи и полного понимания со стороны изможденных долгими переходами латинских христиан, которые, со времен своего вступления в Южную Италию и на Балканы столкнулись с совершенно иными, православными «братьями», не разделявшими ни их языка, ни культуры, ни даже общего богослужения?

Этот комплекс противоречий привел к целой череде столкновений между «паломниками» и ромеями. В данном случае мы даже не будем говорить о недисциплинированных скопищах Петра Пустынника и Вальтера Голяка, это слишком далеко уведет нас от темы нашего исследования. Однако нельзя не сказать о том, что три из четырех армий Первого крестового похода вступали в открытые сражения с ромейскими войсками и имперскими наемниками-печенегами. Весной 1097 г. Готфрид Бульонский и его брат Бодуэн разорили окрестности Константинополя и даже пытались штурмом взять сам город. Апофеозом этих боев стал штурм стен у Влахернского дворца, в Великий четверг, и последующее сражение с контратаковавшими ромейскими войсками, в Страстную пятницу; оба столкновения закончились полным поражением крестоносцев, а на Пасху Готфрид, его братья и бароны принесли оммаж василевсу [628] . Арьергард итало-нормандской армии Боэмунда Тарентского ввязался в полномасштабное сражение с императорскими наемниками-печенегами при переправе через реку Вардар; битва завершилась решительной атакой нормандских рыцарей (которых вел племянник Боэмунда — Танкред) и победой крестоносцев [629] . Наконец, провансальская армия графа Раймонда Сен-Жилльского дотла разорила византийский город Роццу, после чего вступила в кровопролитное сражение с ромеями близ Родосто, завершившееся поражением крестоносцев [630] . Нельзя не отметить, что эти первые столкновения служили первым опытом «восточных» сражений и византийской дипломатии для тех участников крестового похода, которые впоследствии стали первыми франкскими государями в Сирии [631] .

Так или иначе, невзирая на открытые столкновения ромеев с крестоносцами и все последующие осложнения, стремления Папы Урбана II к укреплению братского союза кафолических христиан Востока и Запада, казалось бы, увенчались успехом. Эти устремления понтифика обрели явственное воплощение в том соглашении, которое вожди Первого крестового похода заключили с императором Алексеем I Комниным в Константинополе, прежде чем пересечь Босфор. К концу весны 1097 г. все вожди Первого крестового похода принесли оммаж василевсу ромеев, обязуясь возвратить ему все отвоеванные города и земли, принадлежавшие империи до сельджукских завоеваний [632] . Анна Комнина оставила подробное описание клятвы герцога Готфрида Бульонского, что позволяет нам составить представление об обязательствах вождей крестового похода перед империей. По словам Анны, Готфрид поклялся в том, что «все города и земли, а также крепости, которыми он овладеет и которые прежде принадлежали Ромейской империи, он передаст под начало того, кто будет назначен императором» [633] . Аналогичные клятвы, во время череды торжественных церемоний в Большом императорском дворце и Влахернах принесли и другие предводители крестоносного войска. И несмотря на то, что многие крестоносцы роптали на это соглашение [634] , оно вполне соответствовало курсу, намеченному Папой Урбаном II [635] , и принесло значительные выгоды как крестоносцам, так и империи. Ромейская держава оказала полномасштабную военную и экономическую поддержку «вооруженному паломничеству».