Он встал и начал ходить по комнате. Где-то в коридоре хлопнула дверь.

— Я никогда не был коммунистом, не примыкал к «сочувствующим», как их называют. Но у меня есть определенные убеждения, и я решил их отстаивать. Вот почему я взял на себя защиту Гордона. А это уже достаточная приманка для того, чтобы начать расследование.

— Предположим, его начнут, — сказал Лэрри. — А дальше что?

Не ответив на вопрос, Спенсер продолжал говорить:

— Я видел Кэрол Беквуд через несколько дней после смерти Гордона. Я был у нее. Она собиралась переезжать на другую квартиру, поменьше, подешевле. Дети находились за городом, у ее родителей. Мебель уже почти всю вынесли, только ящики громоздились в комнатах, одни упакованные, другие еще пустые. Накануне сенатская комиссия официально заявила, что дело Беквуда прекращено. Это был удар для нас обоих. Мы думали, что они либо продолжат расследование — я ждал этого, — либо вынесут определенное заключение, реабилитирующее его имя. Но нет. Дело прекратили, а обвинение осталось; и люди истолковали самоубийство Гордона как окончательное признание им своей вины. Никогда еще не испытывал я такого гнева и чувства безнадежности. Кэрол не плакала. Она спросила: «Не можете ли вы что-нибудь сделать, Спенсер? Неужели ничего нельзя сделать?» Я пытался утешить ее. Я сказал что-то вроде: «Об этом забудут в конце концов». У меня навсегда останется в памяти ее ответ, Лэрри, на всю жизнь. Она сказала: «Да, вот вам и результат человеческих усилий, вот он, славный итог жизни — «Об этом забудут... в конце концов».

Он все еще расхаживал по комнате. Лэрри стоял у окна, глядя на дождь. Он не обернулся, чтобы посмотреть на Спенсера.

— Плохо, что Беквуд не сумел выдержать.

Спенсер остановился.

— Да, ему не следовало кончать самоубийством. Я согласен с тобой. Это был прекрасный человек с добрым сердцем. Он был честным и гордым. Но он оказался слабым. — Спенсер с силой придавил окурок в пепельнице. — Что случилось с нами? Неужели больше нет места для благородных людей и выдающихся умов? Неужели для того, чтобы жить, нужно быть жестоким чудовищем с душой обезьяны? Куда мы идем? Назад, к пещерным жителям?

Лэрри повернулся.

— Ты знаешь, я не философ. Во мне тоже есть что-то от пещерного жителя. — Он ухмыльнулся. — Спроси у Луизы. — Он взглянул на Спенсера. — Она говорила с тобой в последнее время?

— Нет, — ответил Спенсер. — Лэрри, ты поможешь мне в этом? — нетерпеливо добавил он.

Лэрри пожал плечами.

— Не знаю. По-моему, эта затея бессмысленна. Они никогда не начнут расследования...

— Я уверен, начнут.

— Только из-за анонимного письма?

— Да, — ответил Спенсер. — Федеральное бюро расследований хватается за любую нить, если человек что-то собой представляет и если они чуют опасность оскорбления правительства.

Лэрри засмеялся.

— Теперь, когда я думаю о твоей затее, она кажется мне шуткой. Они перелистают твое дело и станут подозрительны. Этот человек защищал Гордона Беквуда, значит, у него весьма левые взгляды. Они начнут следить за тобой — об этом позаботятся такие типы, как Уолт Фаулер. А потом постараются призвать тебя к ответу. Они потащат тебя в комиссию или в суд. С каждой минутой обстановка становится все более угрожающей. Промедление смерти подобно. Затем по твоему сигналу я въезжаю на сцену верхом на белом коне и спасаю тебя от виселицы.

— Сейчас ты шутишь, — сказал Спенсер, — а вот увидишь, так и будет.

— Кроме одного, — возразил Лэрри. — Из твоей затеи ничего не получится. Они не станут тратить на тебя деньги, взимаемые с налогоплательщиков.

— Ладно, — сказал Спенсер, — но, если все-таки станут, могу я рассчитывать на тебя?

Он подошел к столу. В окна все еще стучал дождь,

— Договорились, — ответил Лэрри. — Тут пахнет авантюрой, а это взывает к моему чувству юмора.

4. Среда, 18 июля, 9.25 вечера

Приняв душ и укутавшись купальной простыней, Спенсер вошел в спальню, которая, к его удивлению, была ярко освещена. От неожиданности он выпустил из рук дверную ручку, и дверь со стуком захлопнулась.

Лэрри, который стоял перед зеркалом, завязывая галстук, резко обернулся.

— Что с тобой, черт побери?

— Ничего, — ответил Спенсер. — Возможно, мне немного не по себе... Все возможно. Тяжелый выдался денек. — Он сел на кровать. — Который теперь час?

Лэрри пожал плечами, и Спенсер посмотрел на часы, стоявшие на ночном столике. Уже почти половина десятого, а он так и не позвонил Джин. Он даже не вспомнил о ней. Он поднял трубку и набрал номер.

Джин сама подошла к телефону.

— Хелло!

— Дорогая, я прошу извинить меня, но...

— Что случилось? — быстро спросила она.

— Я собирался позвонить тебе, но одно очень важное дело...

— Ты дома?

— Нет, — ответил Спенсер. — Я у Лэрри. Мне нужно было поговорить с ним... есть одно дело, и...

— Почему ты не позвонил мне? Я просто с ума схожу. Я звонила тебе три раза, просила передать...

— Прости меня, я не звонил в бюро обслуживания, — сказал Спенсер. — Мне очень жаль, дорогая, честное слово. Я буду у вас через полчаса. Договорились?

Молчание.

— Ты слушаешь? — спросил Спенсер.

— Да, — ответила Джин и повесила трубку.

Минуту Спенсер сидел неподвижно, раздумывая, стоит ли звонить еще раз. Сейчас она сердится, но ее гнев обычно проходит быстро. Через несколько минут она пожалеет, что была так резка с ним; ей станет неловко, и к тому времени, когда он придет к ним, она будет уже нежной и снисходительной, а может быть, и немного печальной.