Он взглянул на почту — пять писем, наверно, счета или рекламы, — но даже не вскрыл их. На обеденном столе — так называл его Спенсер, хотя в действительности это была длинная монастырская скамья, почти антикварная вещь, предмет его гордости, — он обнаружил записку, нацарапанную неразборчивым почерком горничной: Эмма сообщила ему, что разбила недорогой стакан и что непременно возместит убыток. Он улыбнулся, подошел к письменному столу — изящному, в ранне-американском стиле, как почти вся мебель в квартире, в сущности не очень удобному, но ведь ему не приходилось много работать дома, — взял телефонную трубку и набрал номер бюро обслуживания. Джин звонила три раза. Кто-то звонил в пять сорок пять: мужчина, не назвал себя, сказал, что позвонит в контору. Несколько раз звонила миссис Хант, Луиза Хант, и просила позвонить ей. Она звонила в десять часов, в четверть двенадцатого и около двенадцати.

Уже почти половина второго — слишком поздно, чтобы звонить Луизе. В комнате было душно: он поднял шторы и отворил балконную дверь. В этот момент небо осветилось белыми и синими вспышками молний. Начинался ливень, и в лицо ему ударил ветер. Спенсер подошел к балконной двери и стал смотреть на реку и на небо. Он унесся мыслями в прошлое, и теперь перед его глазами были уже не река и не шестнадцатый этаж железобетонной громадины, а океан и Палм-Бич двенадцать лет назад и хлопающие на штормовом ветру крылья тента. Он был в отпуске в последний раз перед тем, как отправиться за границу, и приехал во Флориду повидать Луизу. После обеда они отправились погулять, и шторм застал их далеко от отеля. Пляж был пуст; они сидели одни под тентом, а кругом во мраке сверкали молнии, гремел гром.

— Надеюсь, твои родители не волнуются, — сказал Спенсер.

— Они никогда не волнуются, если я с тобой, — ответила Луиза.

Она дрожала от холода в своем открытом платье и красном шарфе, наброшенном на светлые волосы, хотя на плечах у нее был его белый пиджак.

— Тебе не холодно? — спросила она.

— Нет.

Он прижал ее к себе. Снова раздался гром. Она тихо отодвинулась.

— Луиза, — сказал он, — мы знаем друг друга с детства.

Она взглянула на него.

— Да, Спенс, ты был таким замечательным товарищем и всегда поддерживал меня, всегда.

По какой-то неведомой причине она начала смеяться.

— Ну, — сказал он, — поддержка — это одно...

— Я надеюсь, мы всю жизнь будем друзьями, — добавила она серьезным тоном.

— Конечно, будем, — подтвердил Спенсер. — Я как раз хотел поговорить с тобой об этом.

— Очень плохо, что ты не приехал немного раньше, — сказала она быстро. — Ты успел бы повидаться с Лэрри.

— Он звонил мне вчера вечером из Сан-Франциско, — ответил Спенсер. — Он не мог сказать мне, куда летит. Думаю, что на Гавайские острова.

Луиза кивнула.

— Я знаю. Я говорила с ним сегодня.

Какая-то смутная мысль шевельнулась в мозгу Спенсера, не то предостережение, не то угроза, но он отбросил ее.

— Луиза, твои родители всегда очень хорошо относились ко мне. Я был почти членом вашей семьи...

— Да, нас было двое, ты и я, — перебила Луиза, — а потом мы встретили Лэрри, и нас стало трое. — Она снова вздрогнула. — Я так боюсь за Лэрри. Очень уж он рискует, гораздо больше, чем следует.

— Скоро тебе придется беспокоиться за нас обоих, — заметил Спенсер.

Она покачала головой.

— Я почему-то чувствую, что с тобой все будет в порядке. Это звучит наивно, не так ли? Но ты такой... надежный, тебе даже война не может повредить. А Лэрри совсем другой. Он необузданный и...

— В его возрасте нельзя стать майором, получать ордена и медали, если не...

Она перебила его:

— Не нужны мне его ордена и медали! Я хочу, чтобы он вернулся целым.

Спенсер посмотрел ей в лицо. Это было лицо, какого он никогда не видел прежде: жестокое и неистовое. И тогда он понял то, чего не хотел понять.

— Я выйду за него замуж, когда он вернется, — добавила Луиза.

Спенсер был потрясен. Он думал сейчас только об одном: «Я чуть не свалял дурака!» и «Как она хороша!»

— Я не знал об этом, — заметил он.

— Разве? Лэрри собирался сказать тебе, но я просила его не говорить. Я была уверена, что ты знаешь. Ты всегда все знаешь про меня.

— Я не знал, — повторил Спенсер. Его собственный голос показался ему незнакомым. — Очень рад за тебя, за вас обоих.

Она отодвинулась.

— Я так счастлива, Спенс. Я говорила с папой вечером накануне отъезда Лэрри. Я еще не сказала маме... только папе и тебе.

— Твой отец тоже рад? — спросил Спенсер.

— Не знаю, Спенс. Не знаю, рад он или нет. Мне кажется, он немного боится Лэрри. Он ничего не говорит, но я знаю, он думает, что с Лэрри я буду несчастлива. Он боится, что это ненадолго. — Ее губы были упрямо сжаты. — Но я уверена, что это надолго. Я сделаю так, чтобы это было надолго.

Дождь, только дождь, барабанная дробь дождя. И молчание. Гром слабел. К северу шел большой пароход; плоский и черный, он двигался бесшумно, на мачте его горели огни.