— Желая быть справедливым к свидетелю, комиссия разрешает ему продолжить свое заявление. Но все же мы требуем, чтобы он не читал нам лекций. Комиссию интересуют только факты.

Спенсер немедленно стал излагать свою точку зрения:

— Господин председатель, постановлением конгресса коммунистическая партия объявлена вне закона. Подразумевается, что человек, состоящий в этой организации, является орудием иностранного государства, которое руководит им и направляет его. Предполагается также, что он член подпольной организации. Если бы я состоял членом этой подпольной организации, то неужели бы вы действительно рассчитывали, что я дам положительный ответ на ваш прямой вопрос?

В середине этой речи Корнел, который уже вернулся на свое место, снова подал Биллинджеру какой-то знак, и председатель застучал молотком. Но Спенсер говорил так быстро, что успел закончить фразу до того, как председатель прервал его.

— Мистер Донован, я требую, чтобы вы соблюдали правила процедуры.

Конгрессмен Нисбет кашлянул.

— Господин председатель!

— Слушаю вас, конгрессмен Нисбет.

— Мне кажется, что заявление свидетеля несущественно и не имеет отношения к нашему заседанию. Я полагал, что мы собрались здесь по просьбе свидетеля, чтобы выслушать его показания относительно выдвинутых против него обвинений, которые, как он утверждает, не соответствуют действительности. Я бы предложил отклонить дальнейшие заявления свидетеля и задать ему несколько вопросов, имеющих прямое отношение к делу.

— Позвольте мне закончить свое заявление, — попросил Спенсер, — я надеюсь, комиссия поймет, что оно существенно.

Биллинджер посмотрел на своих коллег. Немного хриплым, но все же приятным голосом Дуглас Мак-Кенни сказал:

— Откровенно говоря, я не вижу никакого вреда, если свидетель закончит свое заявление, поскольку он считает его важным для себя. — И, обращаясь к Доновану, добавил: — Я бы рекомендовал вам, мистер Донован, говорить кратко и по существу. Вы же должны понять, что члены комиссии не желают слушать лекций.

Кое-кто из зрителей в задних рядах засмеялся, и председатель громко застучал молотком, а затем устало сказал:

— Свидетель может продолжать.

— Благодарю вас, господин председатель, — проговорил Спенсер и сказал: — Если принадлежность к коммунистической партии является преступлением, тогда я не думаю, что мой ответ имеет какое-нибудь значение. Если же это не преступление, если членство в коммунистической партии означает только партийную принадлежность, как было до сравнительно недавнего времени, тогда я считаю, что данная комиссия, да и любая комиссия вообще, не имеет права спрашивать меня, являюсь ли я коммунистом. Поэтому я мог бы, сославшись на предоставленное мне конституцией право, отказаться отвечать на ваш вопрос. Но если бы я действительно осуществил это право — право каждого американского гражданина, то немедленно стал бы подозрительной личностью. Я погубил бы свою профессиональную карьеру и был бы привлечен к ответственности за неуважение к конгрессу.

Несколько человек зааплодировало, и Спенсеру пришлось прервать свою речь. Один из чиновников комиссии вскочил и предложил публике воздержаться от проявления своих чувств, пригрозив, что нарушители тишины будут удалены из зала. Биллинджер опять постучал молотком.

— Мистер Донован, — заявил он, — вы напрасно отнимаете время и у комиссии и у себя. Мы собрались сюда не для того, чтобы обсуждать с вами юридические вопросы. Комиссия не может позволить вам, как это уже было сказано сегодня утром, превращать ее заседания в трибуну для речей. Если вы хотите произвести впечатление на телезрителей, то я предложил бы вам самому купить время у какой-нибудь телевизионной компании.

— Я возражаю против вашего замечания, господин председатель, — запротестовал Спенсер. — По моему глубокому убеждению, я говорю по существу, когда указываю, что американский гражданин, если он только хочет сохранить себе жизнь, должен предать один из принципов, на которых был основан наш государственный строй...

Председатель снова застучал молотком. Волнение среди зрителей росло, и председатель стучал до тех пор, пока шум не стих. Корнел опять поднялся; стоя за спиной Биллинджера, он что-то торопливо ему говорил.

Спенсер откинулся на спинку стула. Ему казалось, что он выступал не так уж плохо. Все же ему удалось сказать кое-что из того, что он хотел сказать, когда шел сюда. Он испытывал сейчас то же самое, что не раз испытывал раньше в суде, защищая клиента, — холодное спокойствие и уверенность в логичности своих доводов; этот спор доставлял ему удовольствие. В эту минуту Спенсеру и в голову не приходило, что на карту поставлено само его существование. Он повернулся и взглянул на Майлса и Реда. Майлс сидел с плотно сжатыми губами и не сводил со Спенсера пристального взгляда, а Ред, раскрасневшийся и улыбающийся, смотрел на него с нескрываемым восторгом.

Корнел вернулся на свое место. Биллинджер подождал, пока он не уселся, а затем спокойным тоном произнес:

— Свидетель в дальнейшем будет соблюдать правила процедуры или ему придется отвечать за их нарушение. — Он сделал паузу и продолжал: — Для того чтобы ускорить рассмотрение дела, я задам вопрос свидетелю. Мистер Донован, вы когда-нибудь состояли членом коммунистической партии?

— Господин председатель...

— Опять вы за свое, мистер Донован! — воскликнул Биллинджер, повышая голос. — Комиссия с вами исключительно терпелива, но мы хотим, чтобы вы без всяких речей ответили коротко и ясно: да или нет? Конечно, — тут же оговорился он, — вы можете сослаться на предоставленное вам конституцией право и отказаться отвечать на этот вопрос. Вы имеете полное право так поступить.