Шрифт:
Внезапно они оказались в зале заседаний. Двери были широко открыты. Кто-то схватил Спенсера за плечо; он обернулся и увидел улыбающееся лицо Майрона Вагнера. Но оно вдруг снова исчезло и остались только незнакомые ему лица.
Он находился теперь в зале заседаний и шел навстречу ослепительному сиянию огней. Зал он видел словно в тумане, но чувствовал, что помещение огромно и полно людей. Какой-то молодой человек вежливо взял его за руку и проводил к установленным в ряд стульям. Прямо перед ним находилось возвышение, где сейчас собирались члены комиссии. Ниже, поблизости от него, стояли столы и стулья, а на небольшом возвышении — кресло для свидетеля. Он поискал глазами Майлса и Реда и увидел, что они сидят позади, почти вплотную к нему. Оба наклонились к нему и улыбнулись, а Майлс положил руку Спенсеру на плечо.
Раздался стук молотка. Внезапно наступила тишина. Ее нарушило вступительное замечание председателя. Председатель назвал фамилию Спенсера и предложил ему подойти к свидетельскому креслу.
Снова вспыхнули лампочки и зажужжали камеры. Спенсер стоял. Напротив него встал председатель.
— Свидетель, поднимите правую руку.
Спенсер повиновался.
— Клянетесь ли вы, что показания, которые вы сейчас дадите, будут правдой, полной правдой и только правдой, и да поможет вам бог?
— Клянусь, — ответил Спенсер.
30. Понедельник, 30 июля, 11.10 утра
Спенсер сидел в свидетельском кресле; рядом с ним на столе лежал его открытый портфель. Он уже ответил на вопросы Корнела о своей фамилии, возрасте, месте рождения.
— Мистер Донован, — обратился к нему председатель, — сегодня утром на закрытом заседании мы уже говорили, почему комиссия удовлетворила вашу просьбу и предоставила вам возможность дать показания на открытом заседании. Я бы хотел вкратце вновь изложить эти причины для прессы и телезрителей. Обычно, как вы знаете, комиссия не принимает во внимание требования частных лиц заслушать их показания, но в данном случае мы решили сделать исключение. Поскольку против вас публично выдвинуты обвинения в связи с одним расследованием, проведенным сенатом несколько месяцев назад, то вы, как американский гражданин, имеете право, по мнению комиссии, дать показания перед правомочным органом и получить, если можно так выразиться, свидетельство о благонадежности. — Он выпрямился, заметив, что на него наведена телевизионная камера. — Насколько мне известно, вы желаете выступить с заявлением перед комиссией. Это ваше право, как американского гражданина, и вы можете сделать свое заявление в любое время. Но мы хотим, чтобы вы предварительно ответили на один вопрос. Мистер Донован, вы член коммунистической партии?
Наступило гробовое молчание.
— Господин председатель, — начал Спенсер, — я отвечу на ваш вопрос, но вначале хотел бы...
— Свидетель будет отвечать на вопрос? — резко прервал его Биллинджер.
— Я только хочу объяснить...
— Ответ должен быть кратким: «да» или «нет», — перебил его председатель.
— Я сказал, сэр, что вполне готов...
— Мистер Донован, — воскликнул Биллинджер, вдруг резко повышая голос, — откровенно говоря, я поражен! Вы сами потребовали этого допроса. Члены комиссии были настолько великодушны, что пригласили вас дать показания и предоставили вам возможность оправдаться. А сейчас...
— Господин председатель...
— Может быть, свидетель позволит мне кончить?
— Извините, сэр.
— А сейчас на первый же вопрос — основной вопрос, если угодно, — вы не даете прямого и четкого ответа.
— Я готов ответить очень коротко, господин председатель…
— Тогда пожалуйста.
— ...если только сразу же после моего ответа мне будет позволено сделать заявление, — закончил Спенсер, повышая в свою очередь голос.
— Комиссия не намерена вступать в пререкания со свидетелем. Я уже сказал, что он может сделать любое заявление, когда найдет нужным.
— Но только не сейчас?
— Только не в данный момент.
— На ваш вопрос я отвечаю: нет.
— Вы не член коммунистической партии?
— Нет, я не член коммунистической партии, — повторил Спенсер.
Перед его лицом вспыхнула лампа фотокорреспондента. По залу, словно порыв ветра, пронесся шум. Винсент Корнел, который с удивленным лицом сидел в своей излюбленной позе — наклонившись вперед, облегченно откинулся на спинку стула.
— Я колебался, отвечать ли мне на ваш вопрос, господин председатель, — начал Спенсер, — потому, что постановка данного вопроса — заявляю это со всем уважением к членам комиссии, — потому, что постановка данного вопроса кажется мне бессмысленной.
— Да? — иронически улыбнулся Биллинджер.
— Да, — ответил Спенсер. — Можно мне изложить свои доводы?
— Ну, не знаю, — медленно проговорил Биллинджер. — Если это опять будет одна из тех лекций, которыми нас все время пичкают всякие там пособники коммунистов и левые...
Спенсер, заметив, что Корнел нервно трясет головой, прервал Биллинджера:
— Господин председатель, я категорически возражаю против подобных инсинуаций. Я не пособник и не...
— Ну, хорошо, хорошо, — сказал председатель, сердито взмахивая рукой. — Одну минутку, мистер Донован.
Корнел встал, подошел к Биллинджеру и начал что-то шептать ему на ухо, стараясь держаться подальше от микрофона. Конгрессмены, сидевшие рядом с Биллинджером, внимательно прислушивались к их разговору. Газетные корреспонденты и репортеры, места которых находились поблизости от кресла свидетеля, слегка заволновались. Повернув голову, Спенсер заметил, что его надменно и насмешливо разглядывает Уолт Фаулер. Очевидно, он только что пришел. Спенсера интересовало, здесь ли сенатор Куп. Он начал искать его глазами, но в эту минуту снова услышал голос председателя: