Шрифт:
— Когда я была ещё совсем маленькая, — объясняла княгиня, — не кто иной, как мой дед, король Бальдуэн Второй, спас их вождя. Неверные выгнали их из Алеппо, а князь Дамаска послал войско к их крепости Баниас. Король пришёл с большой дружиной и взял Баниас себе, а Исмаэлю, так звали их предводителя, дал нынешнее место, замки Каф и Кадмус, а уж после они захватили Масьяф и обосновались в нём. Мой дед понимал, что они будут большей угрозой для своих, чем для христиан.
Ренольд не спешил соглашаться.
— Ничего себе! — воскликнул он. — А если они воткнут нож в спину...
Он хотел закончить: «...и мне?!», но не сделал этого, не желая выглядеть трусом. Именно трусостью франки частенько называли элементарную осторожность.
— Давай-ка лучше подумаем о другом, — предложила Констанс. — Ты можешь вспомнить, как выглядела та пластинка, которую твой слуга нашёл в мехе из-под вина?
— Да... разумеется... — ответил пилигрим. Он решительно не мог понять, что задумала княгиня.
— У нас во дворце есть человек, который умеет хорошо рисовать и резать по кости, дереву и даже металлу, — продолжала Констанс. — Ты расскажешь ему, как выглядела пластинка, а он сделает копию...
— Но я же не знаю, что было на ней написано! — воскликнул Ренольд. — Я хорошо помню её форму и ещё тот значок, что я видел на обратной стороне. Его величество показывал мне такой же, только серебряный...
— Прекрасно! — просияла княгиня. — Просто прекрасно! Большего и не нужно!
— Как это?
— Очень просто! — Перед Ренольдом вновь предстала Беллона. Молодой сеньор из Шатийона не слишком-то усердствовал в молениях, но тут ему волей-неволей второй раз за вечер захотелось перекреститься, увидев дьявольский огонь в глазах своей возлюбленной. — Что написать, я подумаю... Да и думать нечего! Нет, тётушка Мелисс ещё очень пожалеет, что позвала меня в Триполи. Я слышала краем уха, как она говорила тётушке Одьерн про коронацию... Воображаешь, милый, она задумала короноваться вместе со своим сыночком?! [82]
82
После смерти Фульке Мелисанда короновалась вместе с тринадцатилетним сыном, и все эти годы и формально и фактически являлась соправительницей. (Она подписывалась — Dei gratia Jerusolimorum regina, что означало: милостью Божьей королева Иерусалима. Бальдуэн же пользовался более длинной формулой — Per gratiam Dei in sancta civitate Hirusalem Latinorum Rex quartis — милостью Божьей четвёртый король латинян в святом городе Иерусалиме.) Теперь отрок вошёл в возраст, когда вполне мог править самостоятельно. Если бы матери удалось осуществить совместную коронацию, Мелисанда закрепила бы своё положение и на будущее.
Ренольд пожал плечами:
— Ну... а почему бы им...
— Что ты такое говоришь? — В голосе Констанс зазвучали металлические нотки. — Ты сам хотел бы, чтобы кроме меня и тебя в Антиохии правила бы, ну, скажем... моя матушка? Можешь не отвечать, я догадалась по твоим глазам.
— Но... но... он же король в конце-то концов?! — не сдавался Ренольд. — Он может поступить, как пожелает...
Почувствовав на себе пристальный взгляд княгини, рыцарь умолк, он понял, что женщина собирается сказать ему что-то важное.
— Может, — согласилась она. — Но для этого его, пожалуй, стоит немного подтолкнуть.
— Как?!
— А вот это будет зависеть от того, что будет в письме Нураддина к королеве... — На губах Констанс заиграла хищная улыбка. — Да, да! Я теперь уже точно знаю, что было написано на той пластинке! Я даже знаю, для чего тётушка Мелисс хочет короноваться вместе с сыном!
— Для чего? — Ренольд решительно не понимал, что задумала возлюбленная. — Наверное, чтобы держать его в узде? Но зачем ей для этого Нураддин?
— Держать в узде? — переспросила Констанс. — Хорошо замечено! Но не только для того. Королева, я уверена в этом, пожелает уведомить короля язычников, что ей потребуется его помощь на случай, если... если ей вздумается заменить на престоле одного сына другим! Как королева она ведь может править и одна, например, от имени Аморика. Ему уже пятнадцать. Она вполне может попытаться сделать королём его!
— Но бароны...
— Часть их, в основном южане, за неё. — Констанс оказалась неплохо осведомлённой в вопросах внутренней политики королевства. — Другая, те, у которых имения в Галилее, против. Но у неё — патриарх. Монсеньор Фульке... Фульке... хм... благочестивая и христианнейшая королева протолкнула его на этот пост, наверное, чтобы не спутать в постели с мужем! Он встанет за неё горой. А он кое-что может, например, отлучить от церкви правителя. Закрыть храмы в его владениях...
Подумав о том, что до такого вряд ли дойдёт, потому что папе Евгению не нужен раскол между светской и духовной властью в Утремере, Констанс медленно покачала головой из стороны в сторону [83] .
— Впрочем, это уже дело моего кузена, — продолжала она. — Но я не думаю, что он придёт в восторг, если сумеет перехватить такое письмо.
— Но как всё устроить?
— Об этом мы подумаем позже, — сказала княгиня. — Главное не то, как оно попадёт к нему, а то, что оно к нему попадёт.
83
В 1127 г. во время ссоры между отцом Констанс, князем Боэмундом II, и графом Эдессы, Жосленом I, последний совершил ряд рейдов на пограничные деревни княжества, за что патриарх Бернар, под чьим духовным патронажем находилась не только Антиохия, но также Триполи и Эдесса, наложил интердикт на все графство Жослена. Тем не менее это не помогло. Понадобилось личное вмешательство короля Бальдуэна II для того, чтобы помирить властителей Антиохии и Эдессы.
— А если король не поверит?
— Поверит! — усмехнулась Констанс. — Захочет поверить! Я видела, что матушкина опека ему поперёк горла. Если он не полный дурак, то поймёт, что это его шанс. Главное для моего кузена, найти повод, чтобы не допустить совместной коронации... Ох и пожалеет же тётушка Мелисс, что пригласила меня в Триполи! Недолго ей и милейшей тётушке Одьерн праздновать победу. Впрочем, на графиню нам наплевать. Главное, что Мелисанда не простит сыну такой подлости, как отрешение её от власти. Они никогда уже не будут близки, и он никогда уж не станет выполнять её пожелания. И поверь, его величеству очень скоро станет не до нас, и вот тогда наступит наш час!