– Ну, иди сюда, чего застрял в дверях? Я не кудахтаю и не клююсь! – весело заключила она, театрально разведя обе руки.

– Только знаешь что… – Клаус стеснительно почесал затылок, – давай ты сама придумаешь, что будем рисовать и скажешь мне, что я должен сделать, а то я в этих штуках ничего не понимаю, – неуверенно сказал он.

– Хорошо, как скажешь! – девочка рассмеялась, – я не буду тебя мучить: ты нарисуй вон в том углу речку и раскидистое дерево на её берегу…

«Рас-ки-дис-тое дерево, – почти с наслаждением проговорил про себя Клаус, – как же красиво она говорит. Любой бы другой на её месте сказал «большое дерево», но она сказала «раскидистое», и я теперь понимаю, что это дерево не просто большое, а что его ветки красиво будут спускаться в разные стороны, почти касаясь воды… Ах, как хорошо она говорит!»

– А что будешь рисовать ты? – спросил он лишь за тем, чтобы услышать, как она будет рассказывать о том, что будет рисовать сама.

– Ну, – Кэролайн распахнула голубые глаза и закусила губу в задумчивой манере, – я попробую нарисовать школу, из которой выходит наш класс, чтобы отправиться в поход… Сверху будет птица и бабочка, а на земле кусты и цветы, – закончила она скороговоркой последнюю мысль.

«И ничего она сейчас красивого не сказала… – разочарованно вздыхал в своих мыслях Клаус. – И ничего в ней такого нет и плевать на то, как она хорошо говорит: она толстая курица!» Пока Клаус ругал про себя ни в чем неповинную одноклассницу, луч вечернего солнца ворвался в окно и коснулся лица Кэролайн, проникнув прямо вглубь её глаз, сделав их не просто голубыми, а почти хрустальными, и заплясал на каждой реснице, обрамляющей их. Девочка начала щуриться, проводя плавные линии на бумаге с занятым видом, обходя стол кругом. «До чего же ясные у неё глаза! И как красиво в них заиграл этот луч! А как она до этого красиво сказала «раскидистое»! Ну и что, что она толстая и с дурацкой скобой на зубах…» – вновь противоречил себе в своей голове Клаус, ведь чувства его были столь живы и неопределенны, что не поддавались объяснению, и уж тем более его собственному.

========== 4 Глава. «Мы перестали быть детьми» ==========

Так миновала школа, на носу был выпускной класс – последний год мучений, как любят говорить школьники всех стран. Клаус вырос теперь в сильного, высокого юношу, с греческими кудрями и той шаловливо-дерзкой улыбкой, которую так обожают все без исключения молоденькие девушки. Правда обаянием своим Клаус почти не пользовался, да и в тех случаях, когда ему нужно было понравиться кому-то, он неосознанно включал его. Сейчас молодого человека больше увлекал баскетбол, которым он занимался с первого класса, но более всего его интересовало писательство: у него дома в ящике хранился начатый роман об Америке 19 века, а в школе на уроках литературы он то и дело любил потешать одноклассников каким-нибудь коротким юмористическом остроумным рассказом или заметкой-наблюдением, написанной им в художественном стиле.

Сегодня был первый день учебы, шёл урок физкультуры, и ребята занимались упражнениями: парни на разных площадках играли в американский футбол и баскетбол, а девушки из команды поддержки занимались растяжкой на лужайке, остальные сдавали нормативы.

– Помнишь Валери Маккензи из десятого класса? – игриво бросил Стефан другу между пробежкой на короткой дистанции, – кажется, она от меня без ума!

– Стеф, ты действительно настолько безнадёжен, что собираешься потерять девственность с Маккензи? – с насмешкой ответил Клаус, мотая от смеха головой.

– Да тихо ты, кретин! Давай ещё все узнают, что я в свои семнадцать никого не завалил! – шёпотом, но крайне сердито парировал Сальваторе, толкнув друга в плечо.

– Она же ненормальная: трещит без умолку… Помню, она как-то подсела ко мне на ланче в прошлом году и рассказывала про склероз своей бабушки, а также про свою недавно родившую породистую собаку… – с явным сарказмом и жестикулируя кистью руки сказал Клаус.

– И что ты ей ответил, ты её послал? – пытаясь уйти от первоначального смысла беседы, спросил Стефан.

– Нет, конечно, – в серьезно-игривой манере нахмурив брови, ответил Майклсон, – я купил у неё щенка и подарил его потом на день рождения нашему соседу Мэйсону – старому ворчуну, поливающему свои лужайки какой-то вонючей дрянью от насекомых, что я вежливо попросил его более не делать, потому что страдает почти вся улица, ибо дышать невозможно. Спасибо щенку – сработало! – он захохотал, задыхаясь на бегу.

– Ну, дед и вандал, однако! – Стефан поддержал смех приятеля своим – ещё более громким и заливистым. – Я бы такому подарил в коробке саранчу и колорадских жуков, чтоб он там своего варева не напасся на них.

– А это мысль! Кстати… – Клаус оббежал взглядом все тренировочное поле, – не вижу что-то здесь Форбс. Она вообще являлась сегодня на занятия: вчера на празднике её тоже не было.

– Быть может, не захотела праздновать начало последнего учебного года с нами, посуди сам: мы же над ней издевались всю сознательную школьную жизнь. Может, валяется на шезлонге перед домом или разрабатывает персональную диету, что, кстати, ей давно пора бы уже сделать, – стараясь быть остроумным, заметил Сальваторе, подняв для пущей убедительности указательный палец.

– Шутки про вес и одежду Кэролайн уже как-то устарели и звучат по-детски глупо, не находишь? – серьёзно и без удовольствия ответил ему друг.

– Ладно-ладно, я заткнулся! Ты же у нас само добродушие – страшненьких не оскорбляет он!

– Отчего это ты сегодня так оживлён? – внезапно спросил его Клаус, прищурив при этом глаза, будто уличил Стефана в чём-то очень плохом.

– Ээм… В общем, я сегодня буду помогать Елене чистить аквариумы нашего директора после уроков.

– Подумать только! Ты все ещё в неё влюблён! Дружище, ты пропал раз и навсегда: она держит тебя в друзьях уже три года к ряду, а ты начинаешь трепетать при мысли, что будешь чистить с ней аквариумы! Стеф, ты ведь знаешь, что максимум, что ты получишь от этого занятия – это мокрую маячку Гилберт, а о бурном сексе на столе директора даже не мечтай.