У Кэролайн были ключи от оконных решёток, которые остались у неё с прошлой весны, когда она руководила уборкой перед праздником окончания учебного года.

Когда молодые люди были у цели, Клаус машинально вручил своей спутнице собственный багаж, а сам ловким прыжком достал до окна первого этажа и открыл решётку, а вслед за ней и само окно. По-молодецки запрыгнув внутрь, он с особым наслаждением протянул вниз руки, чтобы помочь переправиться Кэролайн. Приняв из её рук вещи, он, вылезши из окна наполовину, с лёгкостью обхватил талию одноклассницы и перетащил девушку в здание. Очутившись внутри с Кэролайн, которую всё ещё крепко прижимал к себе по инерции, Клаус ощутил, как у него внутри всё пришло во взволнованное, похожее на страх состояние. Он почувствовал на своей шее её частое дыхание и захотел сжать девушку ещё сильнее.

– Ты уснул что ли? – Кэролайн рассмеялась и взъерошила кудри на макушке приятеля.

– Нет, нет, я просто задумался, – отговорился он самой нелепой отговоркой.

Выбравшись из объятий Клауса, Кэролайн весело побежала к бассейну, восторженно по-девичьи крикнув. Шустро сняв платье, она изящно нырнула, не расплескав воды. Клаус же, не выверяя шагов, с сильным разбегом бросился в воду, подняв большой всплеск, окативший пол почти до самой двери.

К часу ночи оба уже были пьяны и находились в полубезумном состоянии оживлённого веселья: они «топили» друг друга, толкались и бегали по всему залу, падая и поднимаясь. Когда они немного притомились, решили просто посидеть у воды за разговором.

– Вот ты мне скажи, – растягивая слова начала Кэролайн, – твои эти фельетончики – это просто писанина от безделья или ты всерьёз хочешь посвятить литературе своё будущее? – спросила она, облокотившись на край бассейна и разбалтывая ногами в воде.

– Знаешь, ты первая, кто меня об этом спросил… Это даже как-то странно: не родители, не Стеф и даже не мистер Оливер. Я в детстве вообще не придавал этому увлечению особого значения, но в последние года два я начинаю думать о том, что писательство – это то, что выходит у меня лучше всего, и так решил не только лично я, – он с задумчивым видом стал отковыривать этикетку с бурбона. – Возможно. Да, скорее всего, именно этот путь я изберу для себя.

– Я всегда по-особому уважала людей, которые знают, чего хотят от жизни и имеют собственный взгляд на что-либо. Так я всегда уважала тебя.

В эту секунду, когда последняя реплика Кэролайн была сказана, Клаус вдруг понял, что никогда не знал человека, с которым сейчас говорил. Он не знал, как она относится к нему, к окружающим её людям, вообще ко всему. И то, что она сказала, что, оказывается, всегда питала к нему уважение, его удивило. «За какие такие заслуги, интересно, я заслуживал в её глазах уважения? За то, что издевался и нелепо подшучивал над ней? Никогда не смогу понять эту девушку: она делает в точности то, что от неё никак не ждёшь, и думает о каких либо вещах иначе, чем должна, исходя из логики…»

– Хах, ты меня ни с кем случайно не путаешь? – Клаус хотел убедиться, что всё вышесказанное имеет свои основания.

– Нет, тебя я уж точно ни с кем не путаю, – Кэролайн лучисто улыбнулась, и глаза её задумчиво опустились. – Я знаю, ты никогда не хотел смеяться надо мной: я видела это всякий раз на твоём безучастном лице. Когда я что-то рассказывала всему классу во время урока, ты единственный был весь во внимании, а если я обращалась к тебе с просьбой, ты всегда меня слушал, – она в этот момент тяжело вздохнула, будто ей было тяжело говорить: сейчас Кэролайн Форбс даже казалась немного слабой, не такой, какой представлялась обычно. – Ты, пожалуй, единственный из наших ребят, кто относился ко мне по-человечески, хотя я знаю, ты этого стеснялся. Я понимаю, что тебе тяжело выделяться из общей массы, но смирись с этим – ты не часть толпы. И уже только одно твоё желание стать писателем должно тебе об этом говорить.

Клаус был изумлён и не смел дышать: Кэролайн как будто проникла в его голову, в каждую потаённую мысль и вытащила всё это на свет. От этого его внутренне почти лихорадило. Он понимал, что вряд ли когда-нибудь перестанет восхищаться этой девушкой.

– Сколько же нужно внимания, терпения и такта, чтобы разглядеть подобное в человеке, когда он не способен увидеть в себе это сам. Ты удивительная, Кэролайн, я всему самому лучшему в себе учился у тебя: я тебе завидовал…

И вот, в понимании Клауса, настала та секунда, когда они должны были поцеловаться, а дальше – один Бог знает. Он потянулся в забытье к губам Кэролайн, дрожа от волнения.

Из-под закрытых глаз не мог он видеть, как она игриво и даже немного скептично улыбалась, глядя на него. И когда Никлаус уже вот-вот коснулся губ своей собеседницы, она захохотала, как ведьма, и плеснула ему в лицо водой, затем оттолкнулась от края бассейна и уплыла.

Зажмурившись в недоумении, Клаус выплюнул воду, протёр ладонью лицо, пытаясь прийти в себя, и обернулся.

– Прости, – сказал он с размягчённой улыбкой.

– Тебе больше не наливаем! – весело крикнула она в ответ.

– А ты, чего хочешь ты? – пытаясь сгладить впечатление от этой неудачи и вернуться к беседе, спросил Клаус.

– Чего хочу я? – Кэролайн вскинула брови, – я хочу денег, – простодушно бросила она.

– И всё? – Никлаус нахмурился в изумлении, он явно ожидал другого ответа.

– Это плохо, по-твоему, хотеть обеспеченного будущего?

– И ты не хочешь как-то реализовать себя? Ты такая ответственная, трудолюбивая и имеешь ко всему творческий подход, неужели совсем нет мыслей насчёт будущей профессии? – он надеялся, что она чего-то не договорила.