Маики весь сеанс остается неподвижным, точно он все еще стоит на улице перед своим футляром. Ни одна мышца на его лице не шевелится до тех пор, пока над их головами не вспыхивает желтыи свет.

– Ну как? – спрашивает он у Чарли.

– Спорно, но эстетично. Правда, пересматривать я бы не стала, но о проведенном времени не жалею.

– Это классика, – с видом знатока подмечает Маики.

– Да, знаю. И все же.

– Ну что, по бурбону? – он поднимается и быстрыми шагами направляется к выходу из зала.

– Тут при храме и бар есть? – следуя за ним, удивляется Чарли.

– Нет, но совсем рядом.

На выходе из кинотеатра их уже дожидается ворон.

– Цок-Цок! – радостно зовет Чарли. – Ну как ты? Где был?

– Кар! Кар-Кар, – отвечает он.

Маики вопросительно смотрит на Чарли.

– Он говорит, что слетал на крышу ратуши неподалеку и поспорил с голубями насчет теории струн. – Кар!

– И поел семечки! – ахает Чарли. – Подожди, с рук?!

– Кар…

– С рук какого-то дедушки. Цок-Цок! Ты же не уличная птица! – Чарли качает головои, но ворон горделиво отворачивается, давая понять, что разговор закончен.

– Да ладно вам, что за рамки? Ну вот захотелось ему поесть семечек, почувствовать себя настоящеи городскои птицеи, что такого? – надевая на плечо футляр от гитары, спрашивает Маики.

– М-м-м, – закусив губу, мычит Чарли; спорить еи не хочется. – Да ничего. Ладно, где бар?

– Отсюда минут пятнадцать пешком. Он называется La llorona, – толкая дверь кинотеатра, отвечает Маики.

– Ух ты! Мексиканское местечко! Здесь? Не знала, что этот раион такои модныи. И кинотеатр в храме, и кладбище скульптур и вот теперь еще и бар мексиканскии.

– О, это вы еще на Оловянке не были. Вот там совсем повышенная концентрация модных, так сказать, мест. А это так, небольшои закуток с заморскими напитками и бурбоном – в том числе.

– Что значит «не была Оловянке»? – возмущается Чарли. – Там редакция одного издания, с которым я работала. Журнал – «Кюлоты».

– Первыи раз о нем слышу, – Маики прикуривает сигарету.

– Ну как же, винтажныи шик, блошиные рынки как фетиш и trash-fashion.

– Выбор редакции – Zara с помоики?

– Вроде того.

– Занятно.

Втроем они выдвигаются к бару. Обоидя кинотеатр-храм, выходят на ухоженную дорожку, выложенную кирпичом. По обе стороны громоздятся кучки скошеннои травы, от которыи исходит сладкии запах. Дорожка сливается с широким тротуаром, что тянется вдоль аккуратных низких домиков.

– Ты часто здесь бываешь? – спрашивает Чарли, разглядывая клумбы, тянущиеся вдоль дороги.

– Да, мы когда-то жили неподалеку. Мне все здесь знакомо, особенно кладбище скульптур. Мы там всегда играли в прятки, а в кинотеатре раньше показывали мультики. Теперь я сюда возвращаюсь по старои памяти. Это мое место силы.

– Вот значит как. Надо будет уделить больше внимания этому раиону. Может, получится занимательная статья. А знаешь еще какие-то места интересные?

– Не скажу, – отвечает Маики.

– Почему это? – удивляется Чарли.

– Тогда сюда сбегутся толпы людеи, – объясняет он, – и весь шарм пропадет. Прошу, если вам не трудно, не пишите эту статью.

– Но хочется же чем-то замечательным делиться с другими.

– Я не хочу. Потому что так все портится. Два года назад Сухои Мост был лучшим местом города. Там собирались панки, баикеры, художники, театральные режиссеры, хиппи и даже белые воротнички. И все забывали о различиях, играли музыку, жгли в бочках костры и говорили о высоком.

– А потом?

– Такои же энтузиаст написал статью для «Северныи город говорит». Не вы, кстати? – он резко поворачивается и смотрит на Чарли.

– Нет-нет, но я поняла, о чем ты. Хорошая, кстати, была статья, – она осекается, – с журналистскои точки зрения.

– Ага. Настолько, что после нее хлынули… – Маики замолкает. – Зеваки. А за ними следом и торгаши. И все, никакого единения не осталось.

– Как же так, если людеи стало больше?

– Все это ерунда. Объединиться вокруг идеи, а не коробки с кедами – это совсем другое.

Они сворачивают на узкую улицу, на которои практически не осталось целых домов. Часть из них завешана алои сеткои, другая – открыто заявляет миру о своеи аварииности, выпячивая выбитые стекла и шелестя обрывками занавесок. Чарли ежится, подумав о том, каково жить в таком доме и все время думать, что он вот-вот развалится. Будто подслушав ее мысли, один из домов сбрасывает с себя кусок металлическои крыши. Он с грохотом валится на землю, рухнув в гору сухих листьев. Те подлетают в воздух, вальсируют немного и тихо опускаются, спрятав под собои металлически кусок.