— Я и сам на неделе только узнал про это.

— От кого?

— От Славика, того, что со шрамом.

Девочка вскинула брови.

— Так он же больше всех на тебя злится!

— А он затем и сказал, чтоб натравить меня на Битнера, — пояснил Балинт. — Просто по зловредности, знает ведь, что я же и остался бы в дураках.

— Ну, чисто роман! — воскликнула девочка, увлеченная и озабоченная. — Ох, Балинт, берегись, как бы тебя не прижали!

— Славик этот всякий раз остается после смены на уборку, а все потому, что за это ему причитаются сверхурочные. Я вкалываю, а ему платят. Но все бы это не беда, если бы и делу обучаться. Тогда бы я спокойно мог сказать матери…

— Все о матери да о матери! — ревниво перебила девочка. — Обо мне никогда не думаешь!

Балинт, с тех пор как поступил в авторемонтную мастерскую, ни разу не был в Киштарче. Время по воскресеньям нашлось бы — не хватало мужества. Спрашивать у дяди Йожи было неловко, хотя Балинт знал, что он наведывается к родным; приходилось довольствоваться самыми общими сведениями, которые Йожи сообщал по доброй воле: живут хорошо, все здоровы, Балинту передают привет. Говоря это, Йожи смотрел влево, Балинт вправо, встречались посередке только голоса их да уши, потом оба некоторое время молчали. Было очевидно, что дядя рассказывал бы и подробнее, если б хотел, а если не рассказывает, значит, ничего хорошего добавить не может. У Балинта всякий раз при этом слегка сжималось сердце; да только зачем ехать, думал он упрямо, покуда денег для матери нет нисколько…

— Как это о тебе не думаю! — удивленно вытаращил он глаза на девочку, обиженно нахохлившуюся возле него на топчане. — А чего мне о тебе думать, когда я рядом с тобой сижу!

— Рядом-то рядом, а говоришь только о маме, — еще ревнивее проговорила Юлишка, и ее худенькая длинная шея вдруг покраснела. — Взял бы да поехал к ней, чем со мной тут рассиживаться!

У Балинта даже подбородок отвис: за несколько недель он впервые упомянул о матери.

— Так ведь я потому и говорю тебе о ней, что возле тебя сижу, — недоумевая, объяснялся он. — А сидел бы около нее, о тебе говорил бы.

— Эх, ты всегда все наизнанку вывертываешь! — воскликнула Юлишка. — В жизни не видела, чтобы парень, у которого уже усы растут, так за материну юбку держался!

Балинт невольно метнул взгляд на висевшее над комодом зеркало; однако, как ни напрягал глаза, с такого расстояния усов не разглядел, потрогать же постеснялся, хотя кончики пальцев так и чесались. Ему уже ведомо было мужское тщеславие, а ревнивое женское сердце — еще нет, однако знание первого инстинктивно сделало его снисходительней ко второму, хотя чувства Юлишки оставались ему непонятны.

— Ладно, не заводись! — спокойно, по-мужски сказал он. — Знаешь ведь, что я ради тебя их бросил… чтоб можно было жениться на тебе.

Это было правдой лишь в той мере, как если бы он сказал, что во время ходьбы ступает правой ногой исключительно ради того, чтобы тут же шагнуть левой, но в конечном счете — поскольку Балинт, в принципе, хотел приобрести профессию затем, чтобы жить по-человечески и иметь возможность жениться, причем жениться, в принципе, именно на Юлишке, — в конечном счете это все-таки было правдой. Девочку же захватило как раз то, что не было правдой: та лукавая рыцарственность, с какой этот подросток с едва пробивающимися усиками сделал свой выстрел в нужное время и в нужном месте. Ее худенькое личико смягчилось, она обратила на Балинта долгий, мечтательный взгляд.

— Это правда? — спросила она. — Чтобы на мне жениться? Тогда поцелуй меня!

Балинт поцеловал девочку.

— Завтра поговорю с господином Богнаром, — сказал он решительно, губами стирая летучую влагу, оставленную на них детским поцелуем Юлишки. — В договоре сказано: два года восемь месяцев, из них три месяца уже пролетело. Если не поставят за станок вскорости, когда ж я успею обучиться ремеслу как следует?.. Между прочим, с той недели начну понемногу прирабатывать.

— Ну да! — воскликнула Юлишка. — Быть не может.

— Почему это не может? — сказал Балинт. — Тетушку Керекеш знаешь, молочницу, что возле «Тринадцати домов» живет? Она рекомендовала меня соседу-угольщику, буду уголь разносить. В мастерской я кончаю в семь, к половине восьмого поспею к нему в лавку, до девяти — половины десятого обернусь два-три раза.

— Ну ладно, тогда давай почитаем! — предложила Юлишка.

Вечером Балинт простился раньше обычного, надеясь застать еще дядю Йожи: после обеда с курицей тот, верно, засидится у Нейзелей. Выходя, увидел на кухне итальянца — рабочего с судоверфи, снимавшего теперь у Рафаэлей чуланчик; Балинту сразу вспомнилась Юлия Надь, прежняя жиличка, исчезнувшая бесследно три месяца назад.

— А ну-ка, вернемся в комнату, — сказал он Юлишке. — Чуть было не забыл. Ты еще не знаешь, что ваша Юлия Надь, — он невольно понизил голос, — арестована полицией?

Девочка испуганно прижала обе руки ко рту.

— Она коммунистка, — шептал Балинт. — Я как раз вечером прочитал в газете, что ей дали четыре месяца тюрьмы.

Кончик Юлишкиной косы, которую она, подружившись со студенткой, тоже стала укладывать венком, потрясение выскочил из прически и вспрыгнул на затылок.

— Иисус Мария, четыре месяца! — прошептала она с округлившимися глазами. — Юлишка Надь?