— Ты все еще на расточном станке работаешь? — спросила Юлишка. — Поэтому такой мрачный?

— Я не мрачный, — мрачно отозвался Балинт.

— Нет, мрачный… мрачный! — крикнула девочка, и ее угольно-черные глаза сердито сверкнули на худеньком бледном лице. — С тех самых пор как ты попал в эту мастерскую, ты всегда мрачный. Уже и Сисиньоре заметила.

Балинт молчал.

— Ты почему не отвечаешь? — спросила Юлишка.

— На что отвечать-то?

— Почему ты мрачный?

Балинт отвернулся к окну. — Я сказал уже, что не мрачный.

— Нет, мрачный, чтоб тебе пусто было! — сердясь, крикнула девочка. — Ты такой мрачный, что у меня из-за тебя все воскресенье стало мрачное.

Балинт встал и пошел к двери.

— Привет, — бросил он, не оглядываясь. Но не успел выйти на кухню, как худенькие девичьи руки обхватили его за шею, горячее дыхание коснулось волос.

— Милый, миленький Балинт, не сердись! — зашептала Юлишка ему в ухо. — Я ведь это не всерьез, нельзя сразу так злиться.

Балинт стряхнул с шеи тонкие руки.

— Оставь меня в покое!

— Как это так оставить в покое! — воскликнула девочка. — Ведь если ты уйдешь сейчас отсюда, совсем помрачнеешь… — Вдруг она ладошкой закрыла себе рот, сквозь слезы улыбнулась Балинту. — И неправда вовсе, и вовсе ты не мрачный! Беру свои слова обратно. Теперь останешься?

— Нет, я пошел, — сказал Балинт, но не тронулся с места. Девочка инстинктом моментально и точно все рассчитала, словно косуля ширину канавы, которую ей нужно перескочить. — Значит, сегодня уже и не почитаешь? — спросила она, кривя губы, словно с трудом удерживаясь от слез. Балинт любил читать вслух, сейчас они читали вместе третий том романа Виктора Гюго «Отверженные». — А я-то уж и книжку приготовила, — сообщила девочка, всматриваясь в лицо Балинта. Результат был как будто удовлетворительный. — Ну, пойдем? — Несмотря на вопросительную интонацию, голос ее прозвучал решительно. Теперь молили только глаза, маленький рот уже торжествовал победу.

— Если человеку без конца долбить, что он мрачный, так он и правда станет под конец мрачным, — поучительно говорил Балинт, возвращаясь в комнату. — Нельзя твердить людям, что у них неладно на душе, наоборот, нужно заставить поверить, что все в порядке.

— И вовсе ты не мрачный! — кивнула девочка.

Балинт остановился.

— Опять за свое?

Юлишка рассмеялась и бросилась к шкафу. Она искала книгу, тихонько напевая шлягер «Печальное воскресенье» и поглядывая на Балинта черными, как антрацит, глазищами. Он подозрительно косился на нее — не над ним ли смеется? — но ему уже надоело строить из себя обиженного; мягко округлившиеся бедра присевшей перед шкафом девочки незаметно смирили его, рассеяли злость.

— А говорила, что приготовила книгу! — буркнул он с последней вспышкой растревоженного мужского самолюбия. — Что это ты гудишь?

— Ничего, — посмеиваясь, отозвалась девочка. — «Печальное воскресенье». Перестать?

— Перестань! — приказал Балинт, кривя губы. — Это мрачная песня.

Они поглядели друг на друга, и оба засмеялись.

— Ты еще не разговаривал с господином Богнаром? — спросила Юлишка.

Поскольку Балинт за последние месяцы, после основательных размышлений, пришел к выводу, что жена — единственное существо на свете, которому мужчина по праву может излить свое сердце, иначе говоря, обременить ее своими заботами (обеспечивая ей за это кров над головой и пропитание), Юлишка знала, притом довольно точно, о печальной участи Балинта в мастерской. Знала она по рассказам Балинта и основных тамошних действующих лиц — господина Богнара, одного из совладельцев, повесившего распятие над своим столом в конторе, господина Тучека, который принял Балинта в ученики по ходатайству Нейзеля, господина Битнера, пузатого начальника механического цеха с тюленьими усами, знала и злого гения Балинта в этом цеху — подмастерья по фамилии Славик, лицо которого рассекал длинный красный шрам, памятка наружной челюстной операции. Юлишке было известно, что Балинт хочет просить перевести его с расточного станка и уже не первую неделю набирается душевных сил, хитрости и ловкости, чтобы обезоружить господина Богнара.

— А почему все-таки не остаться тебе на расточном? — вполне профессионально спросила девочка. На лбу Балинта тотчас заходили щенячьи морщины-складки, всегда сопутствовавшие у него серьезным размышлениям.

— Тут, понимаешь ли, много причин, — рассудительно проговорил он, устремляя на девочку пристальный серый взгляд. — Во-первых, это работа шаблонная, я ничему не научусь на ней. Даже самый распрекрасный расточник совсем не то, что токарь.

Девочка серьезно слушала. Правда, в ее мысли нет-нет да и проскальзывал по-весеннему радостный солнечный луч, заплескивалась веселая волна уличного гомона, но при всем том она была взволнована и растрогана. Слушая Балинта, Юлишка всматривалась в себя: всеми силами просыпающихся чувств она готовилась к роли жены. Ох, и хлебну я с ним горюшка, думала она, бросая из-под узкого девственного лба озабоченный взгляд на Балинта. Всем-то он недоволен, такой уж характер! Она аккуратно разгладила юбку, под которой слабое тело, не отступая перед заботами, уже готовилось к грядущей зрелости.

— Во-вторых, — продолжал Балинт, — я не хочу оставаться под началом у господина Битнера. Тут даже не в том дело, что он изматывает тебя до последнего, а в том, что никогда не позволит добиться чего-то. Всех ненавидит, все время боится, как бы его не сковырнули.

— Но ведь он тебя все время нахваливает! — удивилась девочка. — Ты сам говорил, что это толстый такой пузан, всегда веселый.

— Он до тех пор веселый, пока другие невеселы, — сказал Балинт, неторопливо отводя со лба блестящую светлую прядь. — А если при нем ничему не научишься, зачем я тогда мать голодом морю?

— Нетерпеливый ты, — качнула головой девочка, — как ребенок, нетерпеливый! Всего три месяца там работаешь, и уж не знаю, чего только не хочешь.

— Спокойно! — нахмурился Балинт. — Я знаю, что говорю. Пока я буду при Битнере, мне с расточного не сойти. Ведь за каждую расточку подмастерью полагается двадцать филлеров премиальных, а раз я всего-навсего ученик, то мастер кладет их себе в карман. Понятно?

— Вот подлость какая! — воскликнула девочка. — Этого ты мне не говорил!

Балинт кивнул.